Им навстречу тянулась мрачная вереница одетых в затрапез уборщиц: ночная смена на ткацкой фабрике заканчивалась затемно, дневная начиналась засветло, и оставалось совсем немного времени прибрать пыль и грязь, способные испортить дорогое шерстяное сукно.
– Поломойки! – хмыкнула черноглазая, и обе девчонки прошествовали мимо, явно важничая и задирая носы: они-то фабричные!
Свернули в темный проулок… Свет от фабрики исчез, словно угол обшарпанного домишки отрезал его. Даже грохот укладывающего ящики паробота стал приглушенным. Важное выражение мгновенно стекло с лица черноглазой, и она заскакала вокруг веснушчатой подружки, выделывая носками латаных ботинок лихую «ковырялочку»:
– Получилось! Ты такая: «Убудет от них…» А я: «Панталоны подтяните…» А она: «Глаза б мои тебя не видели…» – Она захохотала. – Так ведь и не увидели, ничегошеньки! Получилось! – От полноты чувств она схватила подружку за руки…
– Шо ж таке у тебя получилось, краля моя? – спросил ленивый мужской голос.
Черноглазая замерла, крепко сжимая ладони подруги и не оборачиваясь.
– Франт, что ли? – Все так же не оглядываясь, краем рта спросила она.
Веснушчатая девчонка поглядела поверх ее плеча. Под едва тлеющим уличным фонарем, привалившись к столбу, стоял и впрямь настоящий франт. Конечно, ежели присмотреться, заметно было: сюртук на нем из тех, что воры-халамидники тащат с бельевых веревок на задних дворах дешевых, не огороженных кольцом охранных рун доходных домов. А потом несут на окраину Фабрики к тихому портному Якову Исааковичу, чтоб тот перелицевал обшлага да заменил приметный галун и пуговицы. Но сейчас, в неверном свете фонаря, Франт был чудо как хорош: в похожем на ведерко для угля цилиндре, ярко-желтых штиблетах и перчатках – хоть и грязных, да лайковых. И даже трость у него имелась – ею он элегантно покачивал, глядя в затылок черноглазке. Веснушчатая тяжко вздохнула и кивнула.
– Тикаем! – одними губами шепнула черноглазая… и, стремительно сорвавшись с места, ринулась мимо фонаря в темноту переулков. – Бежи, Леська, бежи!
Подхватив подол, веснушчатая Леська рванула за ней – только каблуки стоптанных ботинок замолотили по брусчатке.
– Стой! Стой, кому сказал, дуры! – заорал вслед Франт, но улепетывающие девушки даже не оглянулись, они бежали… бежали…
Широко раскинув руки, наперерез из тьмы метнулась громадная тень. Бах! Бегущая впереди Леська с разгона врезалась в чью-то твердую, как доска, грудь. Плечи сжали как в тисках, развернули, точно куклу, намертво прижав к пропахшей махоркой рубахе. Леська еще успела увидеть, как подружка несется прямо на нее, – блестели во мраке широко распахнутые испуганные глаза. Потом за спиной у нее выросла другая тень – длинная, тощая, в высоченном цилиндре. Франт присел в выпаде, и кончик трости ткнулся бегущей черноглазке меж ног.