– Ты допросил стражников? – удивился Герман.
– Около четырех часов назад, – ответил Фемел.
– А хозяина постоялого двора?
– К моему сожалению, на тот момент это было невозможно. Он был бледен, как некрашеное полотно, таращил глаза и открывал рот, словно выброшенная на берег рыба, а сказать ничего не мог. Я приказал двум воинам проводить его домой и дать ему немного неразбавленного вина, если таковое найдется. Легче найти бродягу без вшей, чем неразбавленное вино на постоялом дворе.
– Фемел, я давно хотел тебя спросить, ты пишешь стихи?
– За кого вы меня принимаете, господин? Я честный человек! – возмутился Фемел.
Вдоль стен шныряли крысы размером с крупную кошку. Считалось, что они приносят пользу, поедая отбросы.
– Да… перебрал я вчера, – пробормотал Герман. – Вино было, как мне показалось, со странным привкусом. Что он туда добавляет?
– Кто?
– Этот шарлатан Евлагий. Да, ты его знаешь. Он живет на чердаке нашего дома. Лысый как колено, с большой бородавкой на правой щеке. Выдает себя за аптекаря, а сам травит честных граждан, подмешивая всякую дрянь в вино. Сволочь… Но тебе это не понять. Ты же у нас трезвенник! Ты почему не пьешь вино, еретик?
– Я не еретик. Вы же знаете, мне нельзя пить из-за слабого здоровья.
– Обратись к нему, к этому аптекарю Евлагию. Он приготовит какую-нибудь мазь от твоей болячки из жира ужа с добавлением яда скорпиона и пота столетней старухи.
Фемел промолчал.
– Не хочешь разговаривать, ну, и ладно.
Какое-то время они шли молча, но похмельная хандра, мучавшая Германа, не позволяла надолго держать рот закрытым.
– Я вдруг понял, что ни разу не видел тебя, посещавшим бордель или… церковь. Ты евнух или все-таки еретик? Или все разом? Да, что же ты молчишь, исчадие ада!? В пекло и тебя, и всех твоих родственников до третьего колена!
Наконец они вышли на широкую, мощеную булыжником улицу, ведущую к Бронзовым воротам.
– Я знаю, почему твои руки покрыты красными пятнами. Выглядят они, кстати сказать, довольно мерзко, и, наверняка, нестерпимо чешутся. О чем это я? Ах, да! Господь поразил твою кожу из-за твоего невыносимого нрава. Вместо того, чтобы угождать своему начальнику, то есть мне, трепетать передо мной и заискивать, вместо всего этого, ты назвал меня деревянным чурбаном. Ты думаешь, я не слышал, как ты обозвал меня в моем же доме!? Напрасно, очень напрасно тебе даровали свободу. Рожденный рабом и умереть должен в рабском состоянии. Свобода вскружила тебе голову. Ты думаешь, что…