Твердо убежденные в существовании злых сил, обитательницы северных лесов (вроде вологжанок) уверяют, что видели кикимору живою, и даже рассказывают на этот счет подробности:
– Оделась она по-бабьему в сарафан, только на голове кики не было, а волосы были распущены. Вышла она из голбца, села на пороге подле двери и начала оглядываться. Как завидела, что все в избе полегли спать и храпят, она подошла к любимому месту – к воронцу (широкой и толстой доске в виде полки, на которой лежат полати), сняла с него прялку и села на лавку прясть. И слышно, как свистит у нее в руках веретено на всю избу, и как крутятся нитки, и свертывается с прялки куделя. Сидит ли, прядет ли, она беспрестанно подпрыгивает на одном месте (такая уж у нее особая привычка). Когда привидится она с прялкой на передней лавке, быть в той избе покойнику. Перед бедой же у девиц-кружевниц (вологодских) она начинает перебирать и стучать коклюшками, подвешенными на кутузе-подушке. Кого невзлюбит – из той избы всех выгонит.
В тех же вологодских лесах (в Никольском уезде) в одной избе ходила кикимора по полу целые ночи и сильно стучала ногами. Но и того ей мало: стала греметь посудой, звонить чашками, бить горшки и плошки. Избу из-за нее бросили, и стояло то жилье впусте, пока не пришли сергачи с плясуном-медведем. Они поселились в этой пустой избе, и кикимора сдуру, не зная, с кем связывается, набросилась на медведя. Медведь помял ее так, что она заревела и покинула избу. Тогда перебрались в нее и хозяева, потому что там совсем перестало «манить» (пугать). Через месяц подошла к дому какая-то женщина и спрашивает у ребят:
– Ушла ли от вас кошка?
– Кошка жива да и котят принесла, – отвечали ребята.
Кикимора повернулась, пошла обратно и сказала на ходу:
– Теперь совсем беда: зла была кошка, когда она одна жила, а с котятами до нее и не доступишься.
В тех же местах повадилась кикимора у мужика ездить по ночам на кобыле и, бывало, загоняет ее до того, что оставит в яслях всю в мыле. Изловчился хозяин устеречь ее рано утром на лошади:
– Сидит небольшая бабенка, в шамшуре (головном уборе – волоснике), и ездит вокруг яслей. Я ее по голове-то плетью – соскочила и кричит во все горло: «Не ушиб, не ушиб, только шамшурку сшиб».
Изо всех этих рассказов видно лишь одно: что образ кикиморы как жильца в избах начал обезличиваться. Народ считает кикимору то за самого домового, то за его жену (за каковую, между прочим, признают ее в ярославском Пошехонье и в Вятской стороне), а в Сибири водится еще и лесная кикимора – лешачиха