Вот уж сколько лет прошло, а эта детская заноза все еще болит.
Потом пришли еще родственницы. Мой отец оказался один одинешенек вернувшийся мужчина на всю родню. Естественно, пьянка-гулянка, песни, пляски под балалайку, шум, крик, слезы, матерщина. Все как обычно в такой ситуации в русских семьях.
Отец вроде бы уже обжился дома, как внезапно выяснилось, что у него где-то в армии завелась зазноба и он всерьез подумывал увильнуть от мамы. В мамины планы такой расклад совсем не входил и она, приложив удивительные для неё организаторские способности, устроила так, что, когда отец засобирался назад в часть, которая стояла в Барановичах, поехала с ним.
Нас с Юрой оставили на временное попечение тете Лизе. Мы с тетей Лизой проводили родителей на вокзал. Возле вагона мама нас поцеловала, мол, ну ладно, до свидания. А когда поцеловал отец, я так разревелась! Уже много лет спустя отец мне как-то признался, что его так тронули мои слезы, что он именно тогда засомневался в серьезности своих намерений остаться в Белоруссии с другой женщиной.
Маме удалось вернуть себе мужа, для чего потребовалось и на совесть давить, и командиру части жаловаться, и самой проявлять в отношении заблудшего супруга чудеса нежности и всепрощения. Любовница осталась в Барановичах, а родители в августе вместе вернулись домой.
Вероятно, у папы этот любовный эпизод был спровоцирован военным лёгким отношением к жизни и смерти и модной тогда уверенностью в том, что «война все спишет». Кроме того, его временная пассия помимо женских достоинств была владелицей коровы и немецкого мотоцикла с коляской. Мужчине устоять против таких чар было очень трудно.
Маму отец любил. Она была жизнерадостной, веселой, обаятельной, симпатичной, «теплой» женщиной. А уж как она пела! У нее было колоратурное сопрано и от природы хорошо поставленный голос. Работая в театре дежурной на вахте, она, иногда заменяла обезголосевших или заболевших актрис, легко исполняя за них партии, требуемые спектаклю. На одном из таких спектаклей и я оказалась зрительницей.
Нас водили в театр помыться в ванной, там всегда была горячая вода. После помывки мама завела меня в оркестровую яму и усадила на стульчик дирижера. Оттуда я видела только верхнюю часть актеров, да и то только тогда, когда актеры подходили к краю сцены. Маму с ее маленьким ростиком я в том спектакле не видела, зато отлично слышала.