– Элизабет, вы не разонравитесь мне до конца моих дней! – пылко заверил ее Уильям.
– Прекрасно, – рассмеялась Элизабет. – Тогда я буду присылать вам записки, чтобы вы знали, когда точно можете меня видеть.
– Спасибо, – произнес Уилл. – Я не смел надеяться вновь видеть вас.
– Как видите, зря, – Элизабет снова засмеялась. – Ну а сейчас выходите. Мне надо ехать, а как видите, это будет не просто, – она махнула перчаткой в сторону запруженного народом моста.
Уильям прикоснулся губами к ее руке и вновь оказался на улице. Его тут же оглушил шум толпы, проходившие мимо люди толкались, пытаясь проложить себе путь, лошади неожиданно начинали ржать прямо у него над ухом, из-под ног с лаем выскакивали собаки, во всю глотку кричали петухи. Но Уильям слышал только голос Элизабет, который чудной мелодией, звучал у него в голове…
С тех пор пахнущие духами записки, написанные впопыхах или, напротив, продуманные и нежные, стали частью его жизни. Он ждал их появления везде: в театре, дома и даже у графа, в доме которого, как и обещал, Уильям снова начал бывать. Кто только ни приносил ему письма: служанки, грязные бродяги, посыльные. А в замке Генри их тайно ему подсовывала в карман сама Элизабет.
Конец 1594 года запомнился Уильяму чередой спектаклей в «Глобусе», огромным количеством гастрольных спектаклей при дворе и постоянным ожиданием встреч с Элизабет. За тот год он написал три пьесы, которые с успехом шли в театре. Единственным человеком, портящим всю картину, был Джеймс, проводящий время от времени занудные, душеспасительные беседы с Уиллом.
– Ты все-таки пытаешься играть с графом, а игра эта заведомо тобой проиграна, – твердил он. – Элизабет интересно с тобой, но лишь потому, что ты человек не ее круга. Ты отличаешься от тех, кто ее окружает. Но, когда она привыкнет к тебе, то тут же перестанет тобой интересоваться.
– Я готов видеться с ней ровно столько, сколько она пожелает, – упрямо отвечал Уильям. – Как только Элизабет надоест вся эта игра, я уйду в сторону, и не буду настаивать на продолжении встреч.
– Это ты так сейчас говоришь, – спорил с ним Джеймс, – а стоит Элизабет исчезнуть из твоей жизни, как ты начнешь страдать и пытаться снова ее увидеть.
Уильям понимал, что его друг во многом прав, но не мог ни разлюбить ее, ни заставить себя с ней не видится. Его тревожили собственные мысли и чувства. В худшие моменты он садился писать сонеты, изливая в них свою душу. После он отправлял их Элизабет, которая неизменно хвалила Уильяма, отправляя ему в ответ очередную нежную записку.