И началась счастливая жизнь в лучшем театре Москвы и России.
Удивительно складывалась моя жизнь в Театре на Таганке.
Все роли я играла как Бог на душу положит. Любимов со мной никогда не работал. Но то, что я хотела, я играла. Юрий Петрович, думаю, как актрисе мне доверял. Я никогда не знала «застольного» периода, когда артисты начинали знакомиться с текстом будущего спектакля. Даже когда была выписана в составе с другой актрисой. Она читала, я – нет. Исключением был спектакль «А зори здесь тихие…».
Не устаю повторять: как бы Юрий Петрович по-человечески плохо к актеру ни относился, тот будет играть в спектакле, если победит в творческом соревновании. Ты – лучший, и ты играешь! И я играла то, что хотела, даже после того, как на общем собрании в театре я при всех его оскорбила, и он долгое время меня потом укорял:
«Зачем ты меня обидела, старого человека…»
В любом случае, я была неправа, хотя Любимов однажды так же несправедливо меня обидел.
Шли репетиции спектакля «Деревянные кони». Я была назначена на роль вместе с другой актрисой, для которой эта роль была «в десятку», а мне образ деревенской бабы не очень подходил. Но раз я назначена на роль, я работаю дома, и через некоторое время знаю, как играть, и могу показать свои наработки режиссеру.
Но… идут репетиции, работают все составы, и только я одна в темном зале таращу глаза на других актеров и все жду, жду, когда же Любимов пригласит на сцену и меня. А спектакль почти готов, и скоро счастливый зритель увидит премьеру, а я продолжаю все чего-то ждать и только иногда молю Бога, чтобы режиссер все-таки обо мне вспомнил.
И вспомнил-таки, обрадовал. Я встрепенулась, и понеслось… Уже была сыграна роль Женьки Комельковой в спектакле «А зори здесь тихие…», то есть с сапогами проблем не было. Длинную юбку с платком взяла из спектакля «10 дней, которые потрясли мир». На голове соорудила послевоенную прическу – косички от уха до уха. Все! Я готова!
Но только я появилась на сцене, только открыла рот, как из зала услышала: «Что за черевички?! Что за березка на голове?!» И что-то еще недоброе неслось из зала, но поселившийся в горле комок не давал мне что-либо понимать и слышать…
Не переставая рыдать, не помня себя, я неслась домой и на целый год – прости, Господи! – затаила зло на Юрия Петровича, вплоть до собрания, где моя обида наконец-то вылилась, к сожалению, в грубой форме.