История эта произошла в одном из советских проектных учреждений конца восьмидесятых прошлого столетия. Тогда открытия планировались государственными чиновниками, уверенными, что они творят судьбу народа, который принадлежит им, хотя они служат ему. Эта диалектика просто должна была приниматься на патриотическую веру: они служат народу, но отдельные представители народа при этом назывались служащими. Слуги же распоряжались не только временем, продукцией и даже здоровьем служащих, но, бесспорно, всеми их помыслами, поступками и стремлениями, в общем – моралью и этикой. А в обыденности восприятия слуг, служащие представлялись как естественные продолжения их чиновничьих рук и ума и не могли быть хоть в чем-то самостоятельными: это бы выглядело нелепо. Поэтому незапланированные открытия и суждения не имели шансов на свободное существование, а инициатива была беспощадно наказуема. Определенная абсурдность в этой истории сделала главным героем событий человека, по неопытности еще не глубоко тронутого чиновничьей этикой, и вовсе не истинного создателя ключевых представлений системы искусственного разума (СИР). Это – заведующий отделом адаптивных моделей Научно Исследовательского Института Искусственного Интеллекта (НИИИИ), Черноус Евгений или в кругах от дирекции до сотрудников – просто Женя. Аббревиатура НИИИИИ сама по себе интриговала непосвященного, окружая служащих НИИИИИ ореолом научной таинственности тематической секретности. Но, как и везде, в этом институте проходили бесконечные собрания и советы, на которых пытались планировать творческую работу, а раз дохлое это дело постоянно срывалось, то беспощадно обличали друг друга в поисках виновных. Было два мира: мир увлеченной разработки и совсем другой мир – организации и управления разработчиками. Это вносило немалый депрессивный дисбаланс, способный внезапно изменить и даже уничтожить любые достижения. На очередной планерке у директора Женя Черноус вдруг остро почувствовал себя чужим здесь, тоскливо ждал часа своего далеко не оптимистического доклада и мысленно готовил обличающие фразы. Спину припекало из окна весенним солнцем, ладони неприятно потели в предвкушении предстоящего. Женя полузакрыл глаза, силясь обрести невозмутимость и убедительность формулировок, но с горечью понимал, что опять заведется как пацан и наговорит лишнего. Как же судьба подвела его к такому? Пожалуй, он неосмотрительно увлекся инициативной работой, беспечно недооценивая сложных узоров централизованной институтской интриги. Женя со вздохом сменил позу, чем невольно обратил на себя внимание, усевшись чуть боком и положив локоть на спинку стула, с досадой ощущая, как в более не сдавленные сосуды ног с нестерпимым зудом вливается кровь. Его мысли, сохраняя общую легкую неприязнь, переключились на директора. Анатолий Акимович Хлам с наслаждением управлял подчиненными, болезненно и ревниво пресекая их личную инициативу, но при этом постоянно провоцируя ее. По его велению проворачивалась институтская жизнь, воплощались задумки и все деяния разливались директорской волей мощно и далеко, аж до смежных учреждений, а секретность тематики здорово способствовала неподсудности. Лидерство Хлама утверждалось не только должностью, но и личными качествами. Даже физически как мужчина он был удовлетворен собою. Оспаривать такое превосходство не решался никто даже взглядом, и только некий Миша Рязанов, по сути, пацан, правда способный инженер со спортивной комплекцией, изредка досаждал своей независимостью. С ним приходилось мириться потому как он один, фактически, тащил на себе один из основных проектов. Это было возмутительно, и Михаилу часто в укор задавались риторические вопросы: а что если с тобой что-то случится, а вдруг тебя автобус переедет, что тогда мы все делать будем??…