Суперигра - страница 3

Горы начинались почти рядом, в двадцати километрах от края города. Ехать на всегда переполненном автобусе – меньше часа. На меня недружелюбно посматривали и сразу отворачивались, уловив в моих глазах запредельную решительность. Перед шлагбаумом автобус развернулся к дачам передом, к горам задом. Я вышел в общем потоке дачников. Головокружительно пахнуло горной зизифорой. Проходя мимо сторожевой будочки, взимающей дань с посетителей заповедника, молча протянул в темное окошко флакончик водочки и, не оглядываясь, оставил все мелочи жизни за своей спиной. Как когда-то множество раз, я снова шагал по этому скалистому ущелью с высоченными заросшими арчей склонами, ностальгически наслаждаясь знакомыми местами. Позади остался альплагерь, в меру замусоренный в прошлые выходные понаехавшими отдыхающими, а за ним я миновал самые дальние очаги отдыха там, где кончались у родников густо навешанные паломниками на ветках тряпочки в угоду святому месту. Я шел по узкой тропе вдоль грохочущей мощной речки, среди густых цветущих зарослей, подставляя в просветах лицо жгучему солнцу, умываясь у каждого родника и отведывая чистую вкусную воду. Буквально все доказывало верность принятого решения. Я пребывал в необыкновенно радостном, свободном расположении духа и знал, что больше никто никогда не сможет никак нагадить мне. Вокруг не осталось ничего плохого. Я шел легко одетый и солнце не жгло, а ласкало плечи, меня радовало, что сейчас не снег, по которому в горах трудно идти, что за спиной нет тяжеленного рюкзака, неминуемого в горных походах, что нет абсолютно ни одной причины чем-то терзаться и решать проблемы, что я никому ничего не должен и могу позволить здесь себе все, что только позволят мне законы физики, а гнетущих законов морали больше не существовало для меня. Я шел долго и быстро как никогда так, что к вечеру оказался в долинке небольшого живописного разлива, густо заросшего пахучей горной примулой, где стоял домик метеостанции. Я бывал здесь не раз. С накатившей грустью отчетливо вспомнилось, как однажды встречали здесь Новый Год. Тогда у меня еще были верные товарищи, пока судьба не помогла мне испортить с ними отношения, распределив слишком разные роли. И я легко отбросил эту грусть, улыбнувшись себе новому. Напившись ледяной воды из речки, я собрал сухой арчи и развел костер. Вдоволь наелся, жаря куски колбасы на прутьях. Давно я не испытывал такого чудесного подъема сил. Без еды я вряд ли смог бы идти дальше – подъем в этих ущельях крут и набор высоты значителен, а я шел уже целый день. Начинало темнеть, но я не остался ночевать в домике. Вскоре под ногами захрустел застывший снег. Камни морены сменил горб ледника, покрытый узкими трещинами, засыпанными еще не стаявшим снегом, который виделся заметно темнее над ними. Я беззаботно прыгал через эти едва различимые в сумерках темные полосы, и этот процесс был монотонным и автоматическим. В такие минуты я думаю о чем-то другом. Вот и сейчас перед глазами встала картина из детства, когда две молодые подружки, воспитательницы из интерната, взяли меня с собой на прогулку в теплый летний вечер. Я не знаю, зачем это им было нужно, больше такого никогда не повторялось. Но запомнил ярко и отчетливо как мы неторопливо шли по узкой прямой алее с высоченными тополями по краям. Меня держали за руки две веселые и добрые тети, с которыми со мной не могло случиться ничего плохого, и так хотелось идти вечно. Становилось слишком темно и холодно даже в безветрии. Луна, похоже, не собиралась появляться на небе. Почти у конца ледника я нашел подходящее место в скалистом склоне. Оглянувшись, я бросил взгляд на сливающееся с темнотой ущелье с едва различимыми в почти черном небе зазубринами гребней и оросил край ледника горячей струей. На ощупь пробравшись в глубокую узкую расщелину, подложил под себя почти пустую сумку и в полной темноте уселся на нее. Все. Заработанные деньги помогли мне уйти туда, где вряд ли меня найдут когда-нибудь. Я привалился спиной к каменной плите и вознамерился отдаться холоду, не обращая внимания на любые неприятные ощущения. Но избавиться от крупной дрожи во всем теле не удавалось. Мышцы живота начали болеть от постоянного напряжения. Я не предполагал, что время будет течь так мучительно медленно, а холод, как обещали множество полярных историй, не торопился усыплять меня. И это тянулось до тех пор, пока темнота постепенно не рассеялась. Начался новый, совершенно не нужный мне день. Я усмехнулся отсрочке, как будто судьба зачем-то еще раз меня спрашивала, так ли окончательно я решил, достал несколько оставшихся конфет и съел их. Потом выбрался на лед, пошатываясь от легкого головокружения. Подмерзшие пальцы на ногах потеряли чувствительность, но так случалось и раньше. Несмотря на слабость и холод, у меня по-прежнему было великолепное настроение и это утро показалось мне многозначительно прекрасным. Снежные макушки, виднеющиеся над западным гребнем, розовели под лучами просыпающегося солнца. Нежно лиловое небо над сияющим горбом ледника приводило меня в восторг. Невысокие гребни ущелья поднимались вокруг ледника, сходясь к заснеженному перевалу. Я немного попрыгал чтобы размяться и полез на скалистый склон. Это быстро согрело меня, силы снова вернулись. Вскоре солнце брызнуло в лицо. Я зажмурился, впитывая его тепло и, пробравшись между высокими уступами, выглянул на другую сторону. Там под утренним солнцем тоже сиял ледник. Но с этой стороны здесь никто никогда не ходил. Стану первым. Я прыгнул на осыпь и широкими шагами заскользил вниз. Мне всегда очень нравился спуск по мелкой сыпухе. И у меня больше не было проблем в этом мире. Я все ускорял спуск. Длинными прыжками, как в полете обошел широкую скалу, торчащую на пути. Скользнув рукой по холодному обледеневшему камню, я выскочил за него, больше не ощущая ничего под ногами и в облаке колкой снежной пыли влетел в тугой морозный воздух. Сыпуха здесь обрывалась отвесной скалой, но и она уже осталась где-то позади. Восторг свободы сделался невыносимо острым, а грохот осыпающихся за мной каменных осколков превратился в оглушающий скрежещущий визг. Я летел на большие черные валуны, торчащие из бока ледника. Казалось, что я так и не долетел до них. Свободы вдруг стало гораздо больше. С таким ощущением просыпаются после крепкого сна. Я стремительно и без всякого сожаления пролетел границу жизни и вспомнил все. И все сразу встало на свои места. Чуть повело от навалившейся памяти и резкости переключения от быта молодого неудачника и невообразимо более богатой действительности. Мой наставник в веках стоял передо мной в костюме шоумена из моей эпохи, ненавязчиво напоминая о только что покинутой жизни. Эта манера с пошловатой простотой намекать на былое, много веков как приелась банальностью, но была неподсудна мне. Во всяком случае, задумываясь о выходках наставника, всегда приходил к мысли о непостижимой сложности его замысла. – Привет, – как всегда небрежно бросил я, скрывая некоторую неловкость от опрометчиво прерванной жизни. – Привет, друг мой. Я вопросительно посмотрел на него с тенью безумной надежды, но он сказал: – Здесь нет Вэйни… а тебе опять пора. – Устал! – с мольбой промолвил я, – Неужели не могу позволить себе хоть небольшой отдых? – На этот раз ты ни в чем не выполнил своей жизненной задачи, друг мой, – наставник был как всегда любящ, но безжалостен. – Ты же знаешь, какое мне выпало детство и как все шло наперекосяк, все было слишком несправедливо, – пожаловался я, отлично понимая всю бесполезность спора, который мы вели уже не одно тысячелетие. – Как раз эта несправледивость и должна была научить тебя отказаться от ненависти. Дело не в несправедливости, а в отношении к ней. В душе не должно быть разрушающей злобы, а лишь – созидающее понимание. Размышление во время порывов бессильной злобы порождает постоянную ненависть, а ненависть уничтожает разум. Ты должен прервать этот порочный круг. – Как же я мог превать, если даже на еду денег не было? – Вот видишь, ты опять не понимаешь и должен снова учиться… Вращай барабан, друг мой, – ласково и неумолимо предложил наставник. Как надоело это фиглярство! Но в чужой монастырь… Я с удивлением поймал себя на странной мысли: «чужой монастырь» и с раскаянием почувствовал легкий укор во взгляде наставника. И я крутанул колесо своей фортуны, вложив всю ментальную энергию. Эпохи и судьбы слились в один цвет, и этот цвет был вовсе не голубым или розовым, а мрачно серым. Колесо замедлилось, вспыхнуло зарей новой судьбы, и остановилось. – Поздравляю, – наставник поднял на меня сочувствующий взгляд, – Тебе выпала суперигра. – Но оно остановилось между секторами «Отдых» и «Сверхжизнь»! – попытался опротестовать я новую вопиющую несправедливость. Напрасно. Сияние неземной любви ослепило меня на миг. – Помни, друг мой, я всегда буду рядом, только верь и сумей почувствовать, – произнес наставник традиционную фразу.