Прибежав к киоску, зажав в потном кулаке монеты, он увидел, что марки были на месте. С души свалился камень, и ему стало необычайно легко. А дальше – дальше, как в тумане, марки перекочевали ему в руки, а деньги в руки киоскерши.
Вечером он был шелковый до такой степени, что даже сестра Людмила заметила и спросила, что с ним происходит.
Пролетело несколько дней, ровно до того момента, как папа решил засунуть в свою копилку очередной металлический рубль. Он погремел немножко вагончиком, переворачивая его чуть дольше, чем обычно, потом позвал маму на кухню. Через минуту они вышли оттуда вместе и, держа на весу вагончик, мама спросила:
– Алешенька, ты брал деньги из вагончика? Что-то тут все изрезано ножом. Это ты сделал?
Алексей перехватил тревожный Людмилин взгляд, но она сейчас тоже была не на его стороне. Он решил сдаться сразу: заревел белугой, подошел к альбому с марками и открыл, показывая всем марки никому не известной страны Бурунди.
Отец, заведясь с пол-оборота, – видимо, он думал, что причина будет более веской, – взял в прихожей длинную сапожную ложку, сделанную из китового уса, и, взяв Алексея за шею железной рукой, трижды врезал по заднице. Алексей завыл, глотая слезу, ушел в ванную комнату. Там он обычно, приспустив штаны, рассматривал в зеркало красно-синий след от удара и ревел еще сильнее.
Отец щелкнул дверной задвижкой на двери ванной, это означало: наказан, закрыт до особых указаний. Сидеть было очень больно, поэтому Алексей лег на коврик на полу и, свернувшись калачиком, заплакал, жалея себя.
Прошли годы. Алексей Кириллович Марков, офицер флота, перебирая дома старые бумаги и семейные документы, наткнулся на пачку кляссеров. Он тронул их пальцами: вот те самые птицы из Бурунди. Это были последние марки в его жизни, что были помещены тогда в тот злополучный день в его коллекцию. Собиратель марок закончился в нем в той ванной комнате.