– Теперь жди, всех мужиков позабирают! – промолвила заплаканная, снова и снова краем влажного от слез платка, не то вытирая, не то размазывая по щекам влагу, причиной образования которой теперь могли стать не поминки, а что-то еще, к обсуждению чего собравшиеся могли вот-вот приступить, если бы не появлении возле дома покойного хозяина его пожилой тетки, облаченной в траурное одеяние и ведомой под руки внучкой-подростком.
Сидевшие на скамьях женщины, увидев ее, замолчали и все разом повернулись в сторону пришедшей, глядя на нее сочувствующими взглядами. В ответ та сама залилась слезами, полившимися ручьем, едва увидела сосредоточенное на своем появлении внимание и, тяжело облокотившись на внучку, остановилась, подняла трясущейся рукой клюку, явно мешавшую ей достать из кармана фартука платок. Девочка опередила ее, прочитав в движениях бабушки ее намерения вытирать льющиеся от горя слезы и, вложила ей в ладонь скомканный кусок материи. Одновременный тихий плач и всхлипы потянулись по яблоневому саду, усиливая царившую в нем траурную атмосферу.
Через несколько минут, когда все присутствующие наплакались и, постепенно, стали приходить в себя, одна из женщин обратилась к старухе:
– Тетка Серафима, не уж то всех мужиков наших позабирают? В четырнадцатом году, вроде, не всех. Кого-то в деревнях оставили, при семьях.
– Так и в Гражданскую не всех! – поддержала разговор «опухшая». – В соседнем районе подчистую загребли, всех под ружье поставили! А до нас тогда не дошли! Только те, что сами захотели, те и пошли.
Старуха тяжело вздохнула в ответ, но промолчала. Она медленно, так же при помощи внучки, опустилась на скамью и, начала, не спеша, тщательно вытирать материей влагу под глазами, всячески стараясь рассмотреть то количество, что впитывала в себя ткань после каждого мазка.
Собравшиеся ждали от нее ответа, как от самой старшей, а потому наиболее авторитетной и опытной в их женской среде. Но его так и не последовало. А потом и вовсе ожидание было прервано появлением еще одной селянки, почти прибежавшей к ним, что было заметно по ее частому и тяжелому дыханию, гримасе боли на лице и прижатой к боку руке, как это обычно делают при покалывании от интенсивного бега.
Прибывшая славилась на всю деревню знатной сплетницей и говоруньей, поток слов из которой лился всегда неудержимым плотным ручьем, сообщая любопытствующим очередную новость и, и при этом смачно описывая все происходящее, делая из простых и неинтересных вещей и действий что-то невообразимо важное и значимое. К рассказу непременно добавлялись подробности, вплоть до мелочей, что не были видны никому и никогда, кроме самой сплетницы, умевшей мастерски делать из них настоящую сенсацию, от чего ее внимательно слушали абсолютно все, до чьих ушей доносились ее повествования. И на этот раз она привлекла к себе всеобщее внимание, начав охать, чуть постанывать и периодически хвататься рукой за голову, отрывая ладонь от бока и прикладывая ко лбу.