Итак, костёр вспыхнул, и этого короткого мига яркого пламени мне хватило для того, чтобы успеть рассмотреть вышедшего из темноты мужчину. Лицо незнакомца имело правильные черты, и его можно было бы назвать даже красивым, если бы не шрам, огромной уродливой бороздой пересекавший всю его правую щеку от нижнего века и до самого подбородка. Как только я увидел этот след жуткого ранения, сердце моё забилось вдруг учащённо и сильно, гулко отзываясь пульсирующими ударами в барабанных перепонках. – Господи! Да кто ж его так изуродовал? Прямо жуть! Ужас и только! – промелькнула в голове вполне естественная мысль.
Незнакомец, словно поняв, о чём я подумал, криво ухмыльнулся, но ничего не сказал. Мы стояли напротив друг друга и, не смотря на вновь наступившую темноту, в сполохах кострового огня я всё-таки смог, успел даже увидеть и рассмотреть выражение его лица. Самое главное, что вызвало моё искреннее удивление и даже смятение так это то, что, хотя сам незнакомец и смотрелся очень даже мужественно, но какая-то фатальность или обречённость, я бы сказал, покорность судьбе, проглядывались в его глазах, печальных и умоляющих. Он смотрел на меня, не мигая, остро и пронизывающе, как смотрит зверь на добычу, когда готовится к завершающему броску. Но, может, мне это только показалось? Да, наверное, пригрезилось.
Лицо моего ночного гостя было немного грустным и виноватым, как у человека, постоянно живущего под грузом когда-то совершенной им ошибки или ещё какого-либо более страшного проступка, за который не было отпущено ему прощение. Про себя я назвал незнакомца «стариком», так как волосы его длинные, почти по плечи, были абсолютно седые. Стариком мой гость, конечно, не выглядел, но такое обращение к нему само напрашивалось на язык.
Чем дольше находился у костра незнакомец, тем больше росло моё и без того небывалое удивление. «Почему?» – спросите вы, да по очень простой причине – никто из охотников, сидевших вблизи огня и готовившихся отойти ко сну, не обратил на гостя, внезапно появившегося в нашем лагере, абсолютно никакого внимания, будто его здесь не было вообще, и они его не видели и не слышали.
Только, Теодор, верный мой друг и помощник, проявил себя, как и положено собаке. Правда, повёл он себя весьма странно. Вначале мой охотничий пёс, внезапно оскалившись, и с поднявшейся дыбом на загривке шерстью, без страха и колебаний ринулся на незнакомца с решительным намерением крепко хватануть того за ногу и, если не обратить в бегство, то хотя бы остановить и напугать. Но…