Парнишка хлюпал носом, размазывал сопли и слезы по щекам. Зрелище это угнетало Петровича, не давало сосредоточиться в ожидании собственной смерти.
«А ведь и правда – молодой совсем, за что же они его так? Ну, карманник, он – вор, у нас не должно быть воров, для того мы и революцию делали, чтобы воров не было – ни самых главных – буржуев и помещиков, ни мелких – никаких! – Мысли его беспорядочно скакали. – Но меня-то тогда за что? Я же всегда…»
Воронок неожиданно остановился.
«Ну вот и все, – сказал сам себе Петрович. – Конец».
– Нет, – надрывно закричал его спутник. – Нет! Я не хочу! Не трогайте меня! – Он вцепился руками в деревянную скамейку.
Однако все было напрасно. Двери тюремной машины распахнулись, и двое дюжих красноармейцев подхватили парня и вместе со скамейкой выволокли его наружу. Вслед за ним, не спеша, пытаясь сохранить достоинство перед смертью, выбрался из машины и Петрович.
Чуть потянулся, разминая затекшие руки, взглянул на хмурое небо, восходящее, с трудом пробивающееся сквозь облака солнце, которое для кого-то сейчас возвещало начало радостного дня, а его, Петровича, провожало на тот свет. Осмотрелся вокруг тоскливо, и внезапно губы его, словно сами собой, начали повторять то, чему когда-то его так настойчиво учил отец:
– Отче наш, иже если на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое небесное…
– А ну, становись, сволочь белогвардейская! Что ты там бормочешь?! – грубо окликнул один из красноармейцев. – Небось белогвардейскому богу молишься? Не надейся, не поможет он тебе! Наша пролетарская пуля посильнее любого бога будет! Понял, контра недобитая?
Хотел, было, Петрович возмутиться, уж больно оскорбляли его эти слова: какая он контра, какая он сволочь белогвардейская? Свой же он, свой! Да только понял он, что все напрасно, что бы он ни сказал сейчас – все впустую, все пролетит мимо.
В редком, низкорослом лесу двое арестованных подошли ко рву, который, как оказалось, уже был предусмотрительно выкопан для них заранее. «И то хорошо, – подумал Петрович, – хоть не пришлось самим себе могилу копать…»
– Ну что, скотина! – снова прозвучал грубый оклик. – Молись своему богу! Ну, ну, давай! Скоро с ним встретишься. Он, наверно, ждет не дождется тебя!
Развеселые красноармейцы, казалось, получали удовольствие от того, что могли сейчас вдоволь поизгаляться над своими пленниками. Чувство собственной власти, власти над чужой смертью и жизнью пьянило их.