– Доброе, доброе. Садись и поухаживай за гостем, очень уж скромен. – Улыбнулась дама.
Завтрак оказался вкусным, беседы рваными, ему то и дело задавали вопросы, а он мычал мелкими ответами. Но все сослались на сотрясение.
Глаз уже желтел и даже появились фиолетовые контуры, что сулило скорое исчезновение синяка. Джинсы и джемпер с футболкой давно не были такими чистыми, а вот лицо было помятым, уже достаточно небритым, а волосы, зализанные в стороны.
Елизавета вместе с гранд-дамой выдержали его отрицание больницы, и девушка не оставила затеи отвести его в больницу. По пути она рассказала очень кратко о тех, трёх днях, которые он проспал. И о том, что переживала за него, и что не нужно было лезть в драку, она знает, что лучший рецепт, это не отвечать на подобные притязания, кои были в её адрес, а нужно молча уйти.
Василий хмыкнул, сказав, что это как раз неправильно, а если бы…
– Ну, какие если? Это же человек так от бессилия поступает.
– От бессилия? А если бы он действительно что-то сделал?
– Человек либо делает, либо говорит.
– А если бы он не говорил, а делал?
– На этот случай у меня перцовый баллончик. – Она сказала это с таким же равнодушным тоном, как говорила бы о том, что в кармане у неё билет на метро или корм для кошек.
Парень искоса посмотрел на девушку уже совершенно другим взглядом.
Сотрясение было средней тяжести, дольше сидели в очереди на приём. Елизавета расспрашивала, где он учится или где работает, раз не учится. Впервые было стыдно, он ощущал, как уши багровеют, хотелось вскочить и убежать.
На его мнимо равнодушное пожатие плечами, она посмотрела на него искоса, он не мог не уловить этого. Уловил. Смутился. Понял, что разочаровал. Разочаровывать не хотелось. Зачем-то открыл рот и поток оправдательных фраз, которые при этом напыщенном равнодушии казались дерзкими и напыщенными.
Дома было всё так же без каких-либо изменений. Гора тряпья в коридоре, стол облеплен пустой, грязной посудой, пьяные, барахтающиеся на ветхом, поскрипывающем диване родители.
Раньше это всё было обыденным, просто обстоятельства, просто так есть, просто вот такая жизнь. Сейчас он смотрел на это с грустью, с той же тяжестью, что думают о понедельнике, когда не любят свою работу или идут удалять зуб, потому что спасти его нельзя, а он пульсирует болью. Аккуратно сложил одежду на стул, так же стопкой, как протянула Ядвига Дмитриевна. Наверное, он впервые позаботился о том, чтобы сложить свои вещи, не швырнуть на тот же стул, а аккуратно сложить. Подтянул книгу, протёр обложку, расправил, погладил, снова открыл на первой странице, пробежал глазами пару строк, и отправил её обратно под кровать, отвернувшись набок к стене.