Глава 5. Собака и пастух.
Гарпаг, пользующийся абсолютным доверием царя, не мог ослушаться приказа повелителя. Он видел страх в глазах обессиленной Манданы, но не позволил ей даже попытки остановить неотвратимую судьбу. Когда она схватила его за руку, сановник оттолкнул царевну, хоть и знал, что вскоре пожалеет об этом, и она никогда не простит его… Даже понимая, что он всего лишь пешка в руках всемогущего царя, десница и охотничий пес Астиага.
Теперь, когда он держал в руках корзину с укутанным в пурпурное покрывало младенцем, оставшись наедине с обреченным по царской воле малышом, он заметил, что решительности поубавилось. Он сошел с колесницы, бережно неся корзину, боясь навредить младенцу, которого должен был убить.
Одно дело – сражаться в бою даже с превосходящим врагом, стоять перед лицом неминуемой смерти под градом стрел и убивать покусившихся на замыслы государя, а другое – лишить жизни невинное чадо.
Неужто сон Манданы вещий, и этот отпрыск трех царских родов – Лидии, Мидии и Персии, этот гибрид несовместимых враждующих кровей, действительно настолько опасен, что приговорен к смерти еще до того, как открыть глаза и увидеть принадлежащий ему мир.
Это крохотное ничтожное существо, не способное себя защитить, так напугало жрецов, что эти шарлатаны и дармоеды, дабы оправдать в глазах царя свою полезность, убедили Астиага в опасности, исходящей от этого мальчика.
Как это могло произойти? Как они довели до такого изуверства разумного прежде воителя и архитектора, Астиага, держащего в руках империю? Когда он стал столь подозрительным, что не щадит собственного внука? Безумный Астиаг…
– Пастух, чья это отара? – спросил сановник, остановившись у ручья, куда прибилось стадо овец для переправы вброд. Пастух запыхался и потому ответил не сразу.
– Царя… Здесь все его, на этих землях. Оазис дивный весь – его домен. Собаки только здесь мои… И слушают меня беспрекословно. Скажу – набросятся и разорвут любого вора. – присмотревшись, он добавил, – Тебя я знаю, ты – Гарпаг! Герой империи и знатный воин! Я служил под твоим началом во время осады Ниневии!
Пастух почтительно поклонился.
– Воин, но не убийца… – покачал головой военачальник, задумавшись о чем-то своем и поправив покрывало в корзине. – Ты, значит, ветеран?
– Да, господин. Тогда ты был хазарапатиш и тысячей командовал! Недосягаемый, суровый! Куда тебе меня запомнить было! Когда вавилоняне-союзники попятились назад, мы по твоей идее сделали высокую насыпь под стену ассирийцам, забрались на курган и быстро одолели их. Тогда еще тебя стрела чуть не сразила! Не помнишь ты меня!