– Надо форточку прикрыть, – напоминает себе Александра Федоровна.
* * *
На Ленина не горят фонари. Только внимательный красный глаз светофора на переезде предупреждающе вспыхивает, когда Александра Федоровна подходит к путям. Она крестится и переходит, надеясь, что все-таки услышит свист приближающегося поезда.
Поезда нет. И Александра Федоровна, спотыкаясь, бредет по насыпи. У фундамента снега еще много, так что ноги проваливаются под хрустящую льдистую корку. Александра Федоровна расправляет полы пальто и садится у полусгнившего тополя.
Кособочка появляется затемно. Александра Федоровна видит ее темный вытянутый силуэт между сосен.
– Мамочка, мамочка, – пищит она Татиным голосом и устремляется к ней.
Александра Федоровна достает икону, но Косо-бочка даже не замедляется. Шлепает мимо тополя и вперяет в нее горящие глаза.
Александра Федоровна стискивает зубы и поднимается. С силой выталкивает перед собой икону – руки заиндевели и почти не слушаются. Кособочка издает недовольный скрип и отшатывается.
– Ты хочешь избавиться от меня, мамочка?
Александра Федоровна заставляет себя кивнуть. Черная вытянутая рожа, глаза и рот еще глубже запали в череп, а руки вытянулись, будто… щупальца? Это не ее Тата, не ее дочь.
– Я тебя не признаю.
Черные щупальца вздрагивают. Кособочка взвывает и распластывается по земле.
– Ма-а-а! – Она ползет по снегу, подтягиваясь на руках, корчится и жжет Александру Федоровну взглядом, но женщина отворачивается: не признаю. Не моя. Не моя дочь это. И прижимает икону к груди.
– Уходи к черту! Там тебе самое место! Тварь бесовская!
Но Кособочка не уходит. Щупальца настырно ползут по ногам Александры Федоровны. Косо-бочка ластится об них, трется уродливой, безлицей башкой.
– Ма-а-а, ты забыла меня, ни в могилку, ни назад.
И скулит, и воет надсадно, так что сердце заходится от узнавания.
– Ты и чашечку мою отдала, так ведь?
– Нет!
Александра Федоровна вскакивает. Рамка иконы трещит под ее пальцами, лопается, Богородица выскальзывает из ее рук и падает позолоченным ликом в грязь.
– Если держишь еще при себе чашечку мою, если глядишь на мой портрет, так почему не вернешь меня, мамочка?
Кособочка наклоняет голову. Будто Тата, нашкодившая, виноватая. Просящая. И лепечет едва слышно:
– Мамочка, ты верни меня… Ма-а-а…
Смрадный ветер от Кособочки холодит намокшие щеки.