Как-то приехал я к Иван Палычу и, просто (я не коллекционер) чтоб поддержать художника, купил у него десятка полтора рисунков. В дальнейшем собирался кому-нибудь их подарить, понимающему в этом толк. Но и тут судьба ставит подножку. По пути из Москвы небольшую папку с моими и Иван Палыча рисунками украли. Может, здесь смилуется судьба и рисунки попадут в хорошие руки и обретут свою жизнь…
В Лондоне я был у его дочери. Она показала мне несколько отцовских рисунков, весьма посредственных, из числа неуклюжих дебютантов. Вот и все наследие.
Но ведь душа бессмертна. И человек выполнил свое предназначение. Так, может, и духовный результат его работы каким-то образом материализуется и станет существовать в виде какой-нибудь самостоятельной субстанции.
Так, потолок… это уже неплохо, всё лучше, чем звездное небо. Странная люстра какая, навыдумывают же – художники. Чья же это могла быть такая чудная? И картин таких никогда не видел.
Со стены на него вперились две голые розовые девки. Девки, подмигивая зрителю, стояли в ванне и мочалками терли вытянувшегося на задних лапах косматого медведя. Медведь был сделан так живо, что казалось, вонючая его шерсть давила парами во всю комнату. Вторая картина изображала трех милиционеров, волокущих за руки, за ноги мертвецки пьяного человека во фраке, с бабочкой, но уже в одном ботинке. От картин замутило и еще сильней крутануло тиски, в которых зажата была голова. Господи…
Выбравшись на улицу, вывернул карманы, сосчитал и обнаружил, что на все эти желтухи можно купить лишь бутылку пива. И уже потом, на бульваре, первые глотки потекли чистейшей родниковой водой, а последние прокисшим огуречным рассолом. День начался.
И тут вдруг вспомнил: сегодня ведь день рождения его – юбилей. Мать моя родная! Нет, это дело надо отметить достойно. Но деньги, деньги? Ага, к Гарику!
Гарик – француз-армянин, торговец русским антиквариатом. Иногда случалось там подрабатывать: стену сломать, дверь переставить, товар перевезти. Вперед!
Если б Витька спросили: какого хрена он топчется по берегам Сены, он бы не ответил, да он ни разу и не думал об этом. Не принадлежал он и к той лавине, что двинула из России на Запад и твердо держалась своего незыблемого понятия – где колбаса – там и Родина. Витек был странствующим романтиком. Жизнь, считал он, настолько хороша: каждый день видеть восход солнца – это уже так много, что думать о ней да планы строить – глупость и захламление мозгов. И все, что происходило в жизни, все у него получалось вроде как случайно. Случайно лет семнадцать назад оказался в Париже; женился, дети родились, развелся – все случайно.