Но с каким дефектом?
В чем мое уродство?
Две руки, две ноги. И волосы на голове пшеничные, светлые, тонкие. Все пальцы пусть и с обгрызанными ногтями, серые глаза и уши не торчат ни на сантиметр. Не было ожога или хотя бы родимого пятна в форме Австралии через всю щеку. Не было шрамов, не было протезов и не было даже брекетов. Ни к чему не придерешься!
Значит, уродство точно внутри. Иоанна тоже хочет, чтобы я шагнула куда-то обратно – в саму себя.
Эти выводы я сделала в шестнадцать, пока стояла за обслюнявленным стеклом и смотрела на красножопых макак.
И я по-прежнему не собиралась быть похожей на них. Не собиралась гримасничать в обмен на кормёжку. Не собиралась стоять с вытянутой рукой к сильным мира сего и задницей к тем, от кого зависит мое социальное положение в группе.
Может, грустные люди – уроды?
Хочу повзрослеть, но не становиться старше тридцати. Глядя на брата, мать иногда кряхтела: еще один переходный возраст я не переживу!
А я как переживу взрослый переходный возраст?
Все говорят о подростковом, но все молчат про взрослый.
Он наступает в тридцать. Тройка и ноль, когда в голове остаются три догмы: мудрость – не равно прощение, делать вид – не равно принятие, жизнь – не равно счастье.
И ноль.
Любовь.
Не равно ничему.
Я часто киваю или мотаю головой и редко произношу звуки. Мне лень. Не нравится, как звучат слова. Иногда голос кажется не моим и произнося что-либо, я словно поднимаю мешок цемента.
Понятия не имею сколько весит мешок цемента, но на него вечно спихивают все трудности с весом.
Вы же слышали эту фразу: «как будто мешки с цементом разгружал!», описывающую все: круги под глазами после бессонной ночи, проведенной за приставкой или восемь школьных уроков, которые пришлось просидеть на стуле мазохиста с торчащей спинкой.
Доска стула впивалась мне в спину, оставляя розовый пролежень. Он был мерилом времени – сколько осталось до каникул, а сколько до конца года. Когда пролежень подсвечивался из-под кожи беленьким, нежно розовым и гладким – за окном сентябрь. А когда нарастал болячкой и сочился желтым с края, я знала – заканчивался май.
Пролежень экватор – середина школьной тетрадки на двенадцать листов. Каждый год для контрошки из нее выдёргивали двойной листочек, оставляя на один меньше, пока не дошли до скрепки с обложкой. Позвонки скрепок спины обнаженно торчали из пустоты моего тела. Будучи разодранной на листочки, тело осталось оболочкой обложки с моим именем на титульном листе.