Время жизни не переходит границу смерти.
Жить на свободе, как судьбы абзац,
возвращает нас к мирской круговерти.
Стихи превращают человека в бумагу,
чернила – намного честнее крови.
Кровь не превратится со временем в брагу,
я стал писать стихи поневоле.
Лицо без слов выражает всеобщее благо,
юмор блудит в коридорах жизни,
мы смеёмся, как скомканная бумага,
ожидая эффектов от катаклизмов.
На родине не осталось места для возврата,
здесь даже тень не найдёт свой угол,
скоро детей попрошу вернуться обратно,
на языке человека, который убыл.
Любое пространство, где нас нет,
приходит со временем в ветхость.
Мы в империи оставили след,
размеры его ощущает поверхность.
Время бесконечно, пространство суть —
время в сущности есть мысль о сути.
Жизнь протекает, и не свернуть,
вечность наступает, где нет пути.
Лишь мгновение под давлением «же»,
мы проживём в хаосе на свалке лет.
Не успеешь сказать «люблю», и уже
тебя в последний путь кладут на лафет.
На всём пути нас сопровождала трезвость.
Мысли – есть залог всех скитаний,
если никто не наведёт взгляд на резкость,
то наступит предел испытаний.
Хочется сказать необычно, величаво,
возводя произнесённое в куб,
написать мысли, которые архаично
срываются без остановки с моих губ.
Мы сохраним на будущие времена
свои мысли и радостные лица,
когда нас впустит обратно страна
и откроет без визы границу.
Из холодной державы я вынул тело,
успел обернуться назад,
уверенно для себя и умело,
всё-таки запомнил фасад,
всех очертаний родины
и своего захолустья,
мне стало грустно вроде бы.
река всегда вытекает из устья.
Вот свет стремится во тьму
и если жизнь уже испорчена,
то только потому,
что она расчленена.
Я в пространстве своём захлопнул засов,
хотя я не призрак и не вымысел сна,
покинул державу дремучих лесов,
свой адрес изменил, когда наступила весна.
Моя судьба устремилась в старость пешком.
Я свой век доживу там, где короче верста,
где настоящее пролетит кувырком.
Я уверен, там для меня существуют места.
Лишь только земля
в состоянии твой образ жизни понять,
она имеет облик нуля,
может приютить и без эмоций обнять.
Новые очертания и климат иной,
изменили мое сознание,
восхищаться той стороной,
где смысл жизни лишь выживание.
Самое постоянное при взгляде наверх
луна, похожая на лысину —
еврея, произносящего «эр»,
как дребезжащую струну.
Я не распространяю мысли о быте,