Я шёл, сутулясь под тяжестью лет,
прошлая жизнь дышала мне в след,
которую оставил мой отец по сему,
перед уходом в предсмертную тьму.
Он так и не принял Всевышнего веру,
принимая её за простую химеру.
Не дочитал он Ветхий Завет,
но очень хотел увидеть Тот Свет.
Поступь была по-стариковски тверда,
запомнил я образ его навсегда
и душу открыл перед сводами храма,
во мне происходила сознания драма.
Я не с рождения почувствовал крест,
полвека носил атеизма протест
и когда окунулся в святую купель,
я увидел грядущую свою колыбель.
Мой путь осветился и расширялся,
старым грехам совсем не гнушался
и время понеслось по нему без звука,
я понял, что вера есть добрая мука.
Когда один лежишь в огромной спальне,
с бессонницей, закрывшись на замок,
понимаешь, что может быть печальней,
чем безысходность, когда ты одинок.
В часы ночные, предметы тяжелее
и мыслей скрежет глотает тишина,
подушки, покрывала кажутся белее
и пустота зеркал отражена.
Шла осень за окном, суровое дыхание,
был в комнате томительный покой,
тянуло в край любви разочарований,
наедине с написанной строкой.
Душно, ни ревность, ни старость,
не удаляли эту опухоль ночи,
где-то в душе шевелился нарост,
выпрямляя судьбы позвоночник.
Во внешности спящей – Я чей-то сторож.
Молчание, как пауза, мыслей занятие,
считывала предсказание сна. О, Боже —
стихами, пульсом, часами, заклятием.
Тени людей, как призраки ходят —
жизнь города совсем без надежд,
в небе бронхит ошалевший воет,
настигая несчастных, одиноких невеж.
Духовный разлом в мозгах свирепеет,
молодежь без идеи тоскует с пьяна,
интеллигенция вырождаясь, тупеет,
а будущего даль безнадежно черна.