Последние слова Мао настолько удивили и поразили Владимирова, что он не сдержал себя и сказал.
– А мне почему-то казалось, что в Яньани роспуск Коминтерна был воспринят с воодушевлением, как избавление от вмешательства в ваши дела…
Мао Цзэдун усмехнулся.
– Это были эмоции, связанные, порой, с ложным чувством собственного достоинства. Но, если эти чувства не отражают истины, то и наш разум окажется в ложном положении, а путь ошибочным, – витиевато ответил он…
Когда, наконец, дошли до павильона, Владимиров увидел здесь много народа и особенно молодёжи. Скорее всего, это были студенты университета и учащиеся гимназии. Большой зал павильона тоже был полон народа. Мао Цзэдун поздоровался со всеми вялым помахиванием руки и вместе с Цзян Цин и Владимировым прошёл к отведённым дня них местам.
Только тут Владимиров обратил внимание на то, что, и когда они шли, и здесь, не было охранников.
К ним тут же подошёл Жень Биши и сел рядом с Мао. Пока они о чём-то тихо говорили, Цзян Цин пояснила Владимирову.
– Опера, которую мы будем слушать, называется «Красавица». Она написана была в сто восемнадцатом году до новой эры на слова выдающегося поэта ханьской эпохи Сыма Сянжу…
В это время Мао Цзэдун повернулся к Владимирову и, прервал Цзян Цин словами:
– Товарищ Сун Пин, после оперы мне необходимо кое о чём с вами поговорить… Так что вы сразу не уходите.
Спектакль начался под восторженные аплодисменты огромного зала. Владимиров порой искоса поглядывал на Мао. Тот был весь поглощён происходящим на сцене. Во время коротких пауз в спектакле Цзян Цин наклонялась к Владимирову и тихо спрашивала: «Вам нравится?» Тот в ответ молча кивал головой. Владимирова поражало в опере множество музыкальных инструментов: гонгов, барабанов, трещоток и двухструнных скрипок, которые музыканты держали на коленях. Не менее поразительны были и яркие персонажи в масках: генерал, старик, императрица, учёный, девушка, предатель, шут и все в шёлковых костюмах. Одни – в красных, что символизировало, как подсказала Цзян Цин, честь и храбрость, другие – в черных, грубоватую доброту, третьи – в голубых, означающих признак буйного, заносчивого характера. Жёлтые костюмы означали скрытность, а белые – символ юности и печали. В спектакле было всё: пение, диалог, пантомимы и даже акробатика.