– Нет, – говорила Элоиза. – Вообще-то, в рыжую.
Она растянулась на диване, скрестив в лодыжках худые, но очень красивые ноги.
– А я слышала, в блондинку, – повторила Мэри Джейн. Она сидела на синем стуле с прямой спинкой. – Как ты гришь, в хвост и гриву, блондинка.
– Не-а. Точно говорю, – Элоиза зевнула. – Я с ней чуть не в комнате была, когда она перекрашивалась. Что ж такое? Неужели тут ни одной сигареты?
– Все в порядке. У меня целая пачка, – сказала Мэри Джейн. – Где-то.
Она стала рыться в своей сумочке.
– Это все горничная, лохня, – сказала Элоиза, не вставая с дивана. – Я сунула ей под нос два новеньких блока где-то час назад. Она может войти в любую минуту и спросить, что с ними делать. Черт, о чем я говорила?
– О Тиринджер, – подсказала Мэри Джейн, закуривая сигарету из своей пачки.
– А, да. Я точно помню. Она перекрасилась вечером перед тем, как вышла за этого Фрэнка Хенке. Ты хоть немного его помнишь?
– Ну, вроде. Низенький такой, рядовой? Ужасно некрасивый?
– Некрасивый. Господи! Он был как немытый Бела Лугоши[4].
Мэри Джейн откинула голову и заржала.
– Изумительно, – сказала она, возвращаясь в нормальную позу и допивая виски.
– Дай-ка стакан, – сказала Элоиза, опуская ногу в чулке на пол и вставая. – Честно, лохня та еще. Я все сделала, разве только не заставила Лью заняться с ней любовью, чтобы она перебралась с нами сюда. Теперь уже жалею… Где ты достала эту вещь?
– Эту? – сказала Мэри Джейн, тронув брошь с камеей у себя на шее. – Она у меня со школы, господи боже. От мамы.
– Боже, – сказала Элоиза, держа в руке пустые стаканы. – У меня ни единой, к чертям, побрякушки. Если мать Лью когда-нибудь помрет – ха-ха, – она наверно отпишет мне какой-нибудь старый нож для льда с монограммой или вроде того.
– Как ты с ней вообще сейчас?
– Не смеши меня, – сказала Элоиза, выходя на кухню.
– У меня это точно будет последний! – сказала ей вслед Мэри Джейн.
– Черта с два. Кто кому звонила? И кто опоздала на два часа? Будешь тут торчать, пока меня не затошнит от тебя. К черту твою паршивую карьеру.
Мэри Джейн снова откинула голову и заржала, но Элоиза уже ушла на кухню.
Не зная или не очень представляя, чем себя занять, Мэри Джейн встала и подошла к окну. Она отодвинула штору и прислонилась запястьем к оконной раме, но, почувствовав пыль, убрала руку, вытерла запястье другой рукой и выпрямилась. На улице грязная слякоть очевидно превращалась в лед. Мэри Джейн отпустила штору и побрела обратно к синему стулу, мимо двух заставленных книгами шкафов, даже не взглянув на корешки. Усевшись, она открыла сумочку, достала зеркальце и оглядела свои зубы. Закрыла рот и как следует провела языком по верхним зубам, после чего снова оглядела их.