Оранский Воскресенский храм вблизи оказался более чем хорош. Белокаменный пятилепестковый с центральным голубым куполом – он был вдвое, если не втрое выше Увежской церкви. Колокольня с кружевными слухами поднималась на пятнадцатиметровую высоту. Чуть ниже звонной площадки башню опоясывал белый смотровой балкон с арочными выступающими опорами. Стоящие на нем люди, казались маленькими, а голуби, облюбовавшие балконные опоры – темными точками.
У внешнего притвора храма просили милостыню нищие. Девушка достала кошель, и раздала по монетке. Просящие кланялись, пряча копейки за пазуху. Последним в ряду сидел косматый мужичок с дырявым одеялом на плечах, весь какой-то скособоченный и бормотал что-то себе под нос с отсутствующим видом. Тиса бросила ему монетку в подол.
Служба уже закончилась, и в храме было мало народа. Под сводом мерцали восковые свечи хороса. Войнова прошла к аналою и поцеловала святое писание. Поклонившись Единому и святой пятерке, затем ушла в молитву на некоторое время. Девушка благодарила за то, что Единый откликнулся и помог поговорить с Мо Ши, благодарила за благополучную дорогу, за жизнь свою и близких, за здоровье отца, за каждодневную науку… и просила у Святой Пятерки даровать ей забвение – избавить ее от тоски по несостоявшейся любви.
Намереваясь покинуть благодатный очаг, Тиса подняла глаза на огромную фреску, украшающую всю южную стену храма. Изображение поднималось вверх и терялась в сумраке свода – пейзаж с лесами, лентами рек, уголками гор, облаками. Стада животных наполняли пастбища, а стрелки птичьих косяков рассекали намалеванные облака. И, как ни странно, по центру сего великолепия, располагалась большая расплывчатая человеческая фигура, выкрашенная серебристой краской. Ни тебе лица, ни одежды. «Присутствие» – прочитала Тиса надпись по нижнему канту фрески. Красивая фреска, жаль, что иконописец не закончил работу. Тиса поцеловала звезду, осенила себя святым знамением и вышла.
***
По возвращении в дом Отрубиных ее ожидал обед, а после него ознакомительный променад по дому вместе с Лизой. Лев Леонидыч настоял, и дочь беспрекословно подчинилась, хотя и не горела желанием проводить время с приезжей. Молодая Отрубина держалась чуть кичливо, о залах и комнатах, которые показывала Тисе, рассказывала скудно, через губу. Лишь, когда речь зашла о кабинете отца, она оживилась и объяснила, что в левое крыло лучше не заходить, чтобы не тревожить папа. Ну, и, пожалуй, бальную залу и красную гостиную – самые богато обставленные, осветила пространнее и красочнее.