Во главе стола сидел отец. Он только что вернулся из удачной поездки – веселый, загорелый и огромный, кажется – еще больше обычного. Мама – подле него, тонкая и стройная, она звонко смеялась каким-то шуткам, то и дело касалась руки отца своей легкой золотистой ладонью. Братья отца и их жены, обе – северянки с голубыми прозрачными глазами и волосами желтыми, как масло – вот уж диковинка в их жарких краях! – сидели степенно, важно, неторопливо что-то обсуждая между собой. Бабушка и дед, все еще крепкие, жизнерадостные, спорили. Дед ругал порядки в столице, а бабушка смеялась: «Угомонись уже, старый ты пень, давно в отставке, а все туда же»
Над беседкой – две огромные магнолии, их резные тени причудливо падают на дорожку, где маленькая Тильда и ее братья затеяли шумную игру в салочки. «Тильда! Юджи! Рин!» – зовет их мама, и они бегут к беседке, Тильда падает, ушибает коленку, но смеется, глядя на дырку в новом платье. «Ах, негодница, ты только посмотри!» – качает головой отец.
Оглушительно стрекочут кузнечики в траве, и солнце – большое и ласковое. Из кухни Миртл несет восхитительно пахнущее блюдо с копченым угрем, и мама сама накладывает его всем, а потом они едят пироги с вишней, лепешки с сыром и фрукты. Все весело болтают о пустяках и о серьезном. Постоянно кто-то шутит, братья Тильды под шумок норовят стянуть побольше сахару. И день как будто застыл, замер одним золотым сияющим мгновением…
Замер, став хрупче и тоньше хрусталя – и разбился. Осколками стекла разлетелся по столовой, и Тильда вскочила из-за стола, так, что опрокинулся с грохотом массивный стул, разлилось вино. В окне напротив билось что-то черное, билось и кричало, громко, надрывно и страшно.
Только мгновение спустя Тильда поняла, что это ворон. Он пробил клювом стекло и теперь отчаянно рвался в дом сквозь осколки, которые все больше впивались в тело.
Тильда бросилась к окну. Птица истошно вопила. Позади, в доме, захлопали двери – дом проснулся.
Она выталкивала ворона, но битое стекло резало руки, ворон пытался ухватить ее за одежду, нацелясь острым твердым и сильным клювом прямо в лицо, и глаз его блестел бешено и злобно.
Но вдруг ворон резко дернулся вперед, крикнул хрипло, громко и пророчески – и упал на пол столовой, затих окровавленной грудой перьев. Перья и битое стекло усыпали пол, а Тильда стояла над птицей, и руки ее были в крови.