– Мое! – налетая вихрем и ловя растерянность на лице сверстника, не ожидавшего подобного напора и успевшего в последний миг уловить инстинктами: не заключенный нужен подростку…
– Господин, – князь открывает глаза, согнав дрему. Степенно поднимается.
Притихли возвратившиеся претенденты. Грязные с ног до головы, потрепанные, ощетинившиеся. Смотрят на кого-то с каменными лицами. Нанизанные на нить уши на шее каждого из них. Гаснут последние малиновые капли в прорезях туч.
– Позвольте, последний подоспел.
– Никто в этот раз не погиб? – выходит из шатра князь.
Страж на миг заминается.
– Нет, господин, погиб. Но судя по тому, что принес этот претендент, остальных можно не ожидать.
Черны очи. Щерится подросток, идет пятнами румянца под коркой грязи и запекшейся крови. Разбита губа, рассечена сусальная бровь, затупился клинок. На шее же связка ушей заключенных, а в руках головы, на поясе головы, привязанные за волосы. Других претендентов.[2]
– Ты охотился на своих братьев? – стальные глаза изучают пристально, оголяя нервы.
Обозначаются в воздухе радужные миражи за плечами князя, что нависает угрозой. Подросток же желает быть пронзенным ими. Попробовать на вкус, постичь, сделать своими. Утирает нос.
– Нет, мой господин, – произносит спокойно. – Я честно сразил их в борьбе за своих жертв, – нотки мстительной издевки. – Не мог я позволить проигравшим мне братьям вернуться с пустыми руками и покрыть себя позором.
Подсчитывает уши Страж:
– Он принес больше других, господин.
Стук сердца. Облизывается подросток, не сводит агатовых очей с князя, что глухо хмыкает. Впитывает жадно память. Каждый миг, длящийся для подростка вечность, пока живой Бог принадлежит только ему. Четырнадцатилетнему юнцу, который постиг свой истинный смысл.
– Как твое имя?
– Имя мне Сун, мой господин, и каждую смерть я посвящаю вам, – распирает оскал слепящего счастья. Утоленный было голод теперь жаждет большего. Одобрение в мути княжеских глаз. – Если вы когда-нибудь решите смиловаться надо мной и пожаловать возможность сразиться за звание старшего Стража, я буду несказанно горд служить подле вас. Иль сгину в борьбе за оказанную честь. Иного мне в жизни не нужно.
[1]Отсылка к «облегченной» версии самурайского обычая «Сюкю но агэру». Данная версия широко применялась самураями в Корее во время войны 1592-1598 гг. Вместо того, чтобы забрать в качестве трофея целую голову убитого врага, самураи ограничивались ушами и носами. В Киото существует монумент Мимизука или «Могила ушей», где закопаны десятки тысяч ушей и носов убитых в ходе той войны корейцев.