– Я…, – запинается мальчик. Поднимает взгляд на служанку, что натягивает улыбку. – Чьи это покои?
– Ничьи, юный господин. Совсем пустые. Там вещи хранят. Вы на кухню желали, – поспешен жест. – Пойдемте же. Я вас отведу. Пойдемте.
[1]В основе лежат две японские сказки: «The tale of Takasu Genbei» и «Nabeshima bakeneko»
Отбивает пульс наставления отца в 97 год от Исхода:
– Покорность. Прилежность. Усердие. Повтори.
Новая полоса стали выдвинувшегося из ножен меча. Вращается волчок, пробежал забег бумажный шар, но застыл деревянный на тропинке лабиринта в попытке отыскать кратчайший путь.
Княжич стоит подле отца. Наблюдает с интересом за тренировкой Стражей. Вспыхивает на солнце сусальное золото волос. Молодой Страж кружится по полю с копьем. Скользит змеей, точно вовсе земли не касается, гипнотизируя темпом – жгучая смесь беспощадной стремительности и ленной плавности.
– Через два дня ты начнешь учиться владеть оружием, – басит сверху отец. Следит неотрывно за золотой копной, в зрачках угрюмая жадность. – Я хочу, чтобы ты им владел.
– Как вы, отец? – спрашивает мальчик бездумно и запоздало прикусывает язык, испугавшись.
Однако князь взгляда с золотой копны не сводит. Только в уголках жестких губ вдруг появляется мрачная тень насмешки:
– Настоящему Богу сталь без надобности.
Этим же вечером княжич облазит весь сад в поисках какой-нибудь палки. Не терпится представить её мечом, не терпится попробовать повторить увиденные приёмы, а главное не терпится вообразить себя златовласым Стражем, на которого столь пристально смотрел князь. Если стать как он, будет ли доволен отец? Наверняка будет, ведь то воплощение подлинной красоты и грации.
А потому мальчик упорно лазит по кустам, шарит в траве, рыщет под деревьями, пока не выбивается из сил. Что-то крохотное и лимонно-зеленое, лежащее у подсолнухов, привлекает его внимание. Белое пятнышко вокруг глаза точно кто кистью обвел.
Присаживается на колени княжич. Подобрав аккуратно с земли пернатый комочек, заключает в лодочку ладоней. Пульсирует тепло. Трепыхается слабо светлая грудка, сомкнуты веки.
– Бедняжка, – утешающе шепчет княжич, оглаживая рябое крылышко. – Что с тобой?
Только словно мелкими иглами скоблят. Сначала почти не касаясь, а после ощутимей, яростней, оставляя борозды, впиваясь, разрывая. Чужая боль опаляет ладони, скручивает нервы словно в кулак зажимает. Дергается княжич, закусив губу, но белоглазку не выпускает.