– Захар Громов.
– Ну.
– Встаньте, Громов.
Захар лениво встает и нагло улыбается директору. У него чуть выдаются вперед клыки, делая улыбку хищной и опасной. У меня от нее всегда мурашки, даже сейчас, когда я должна думать совсем о другом.
– Где вы были вчера вечером и почему так поздно вышли из колледжа?
– Это допрос? – растягивая гласные, интересуется он. – Мне позвонить папиному адвокату?
– Я просто спрашиваю, Захар, – сбавляет обороты директор. – Что вы делали вчера вечером в колледже, когда все занятия уже кончились?
– Имел интимную связь с девушкой, – ухмыляется Громов, и по залу проносится наполовину возмущенный, наполовину восхищенный гул. Он такой наглый, что это не может не впечатлять. – Имя называть не буду. Тайна личной жизни, сами понимаете.
– Это ты был в моем кабинете? – зло спрашивает директор, резко переходя на «ты». – Я ведь все равно узнаю, Захар!
– Значит, все же зовем адвоката? – иронично приподняв темную бровь, интересуется он.
Он весел, ему не страшно, в этот раз он действительно ничего не делал.
– Ладно, садитесь, – бормочет директор и снова смотрит в список. – Лия Истомина!
Я поднимаюсь на негнущихся ногах. Уши заложило, словно я нырнула на глубину, и ничего не слышно, только видно, как директор смешно шевелит губами.
Сглатываю, и звук появляется так резко, словно кто-то нажал кнопку.
– Почему вы молчите, Истомина? Я, кажется, задал вам вопрос!
– Я ничего не делала, – бормочу я еле слышно.
– Почему вы так поздно вышли из колледжа?
– Я… я…
Глаза наливаются слезами: я не умею врать. Но и сказать правду сейчас выше моих сил – это как собственными руками затянуть себе петлю на шее.
Директор хмурится. Директор, кажется, начинает что-то подозревать.
Все зал пялится на меня с нездоровым любопытством, а в сторону мамы я даже боюсь смотреть. Это конец. Это хуже смерти.
И во всем этом ужасе я вдруг замечаю взгляд Громова, который смотрит на меня с холодным интересом. У него красивые глаза, я это давно знаю. Зелено-карие омуты с длинными темными ресницами.
Ему любопытно. Он выглядит, как ученый в лаборатории, спокойно наблюдающий за мучениями мыши в лабиринте, из которого ей никогда не выбраться.
Я сглатываю, смотрю на директора и пытаюсь найти слова. Убедительные слова, которым поверят. Но в голове пусто и гулко. Там только страх.