– Мне это нравится. И им тоже. До определенного момента. – Эфрат ничуть не смущала публичная констатация ее жестокости, она не считала себя жестокой.
– Что ж, справедливо. Но ты же сказала, что он мертв?
– Именно так я и думала. – Эфрат села на диван рядом с Шири. – Расстегни мне платье, я чертовски от него устала. Она повернулась к Шири спиной и опустила голову вниз, так что водопад золотых волос обрушился на ее колени.
– Такая ты ленивая, когда сытая, – Шири с улыбкой потянулась к покрытым шелком пуговицам, – а еще у тебя кровь в волосах.
– Нравится?
В комнате снова раздался легкий смех, беззаботно разлетающийся по дому, чтобы потом эхом вернуться обратно, подобно тысяче сверкающих бабочек. Расставленные по комнате свечи догорали, смягчая своим светом бледность присутствующих. Гедалья теперь сидел рядом с Шири, положив голову ей на плечо. Облаченная теперь в одно кружевное белье и сияние собственных волос Эфрат сидела с другой стороны.
– Вообще, если мы его закопаем, он через какое-то время просто задохнется, – вслух размышляла Эфрат, подперев ладонью подбородок.
– Воплощение гуманности и милосердия! – Шири расхохоталась.
– Абсолютно! Он же мучается. – Эфрат сидела неподвижно, как будто в растерянности рассматривая свою добычу. – Тебе когда-нибудь встречалось что-нибудь подобное?
– Не припомню. Но мои жертвы чаще всего выживают, а потому я могла просто не знать об этом, – ответила Шири.
– Что он такое? – спросила Эфрат, в ее голосе много померещиться любопытство.
– Да может, просто случайность. Молодость, хорошая наследственность, крепкое здоровье. Гедалья вон тоже смотри какой живучий, а еще вчера едва двигался. – Шири накручивала на пальцы кудри Гедалья, молчавшего, как и всегда.
– Но Гедалья вряд ли обязан этому только случайности и наследственности, – усмехнулась Эфрат. – Так ладно, пора разобраться, что происходит.
Она поднялась с дивана. В мягком свете свечей так приятно было наблюдать текучие движения ее тела. Мы любим смотреть на подростков, потому что все, что они делают пропитано чувством настоящего момента. И когда-то давно Эфрат приняла решение, что вечная юность ей весьма по душе, с тех пор она ни капли не изменилась. Разве что стала лучше различать, на что стоит тратить момент настоящего, а на что – нет.
Наклонившись над неподвижным телом, Эфрат занесла руку для удара, и вмиг ее ладонь встретилась с его лицом. Раздался громкий хлесткий звук, но человек оставался неподвижным.