За спиной Эфрат кто-то тихо ступал по ее следам на ковре. Это был Гедалья, старавшийся не столько не выдать своего присутствия, сколько дать себе больше времени послушать вечность, застывшую на кровати человека, удостоенного милости и жизни.
– Я… – начал было он.
– Не в меру жив для такого любопытного мальчика? – Эфрат даже не дала себе труда пошевелить губами.
– Скорее просто … – Он на секунду задумался. – Да я даже не знаю.
– Да… на фортепиано ты играешь лучше, чем мысли излагаешь. Подойди ко мне, – сказала она после небольшой паузы, – сядь рядом.
Гедалья медленно подошел к кровати и сел спиной к лежащему на ней Рахмиэлю. Эфрат повернулась к нему, ее лицо снова стало похоже на застывшую горгулью, неподвижное и лишь отдаленно напоминавшее человеческое. Он почувствовал ее холодную ладонь у себя на шее, ему не надо было подсказывать, что делать и он наклонился к Эфрат. Но прежде чем ее бледно-розовые губы коснулись его шеи, где-то в глубинах его сознания послышался голос: «Ты знаешь, за что». Гедалья знал. И не испытывал ни малейшего сожаления.
Когда Эфрат отстранилась от него, багровая нить поползла по ее подбородку. Гедалья поднес пальцы к ее лицу и вытер скользящие по нему капли. Он не спешил убирать руку, чтобы дать Эфрат возможность облизать губы, а затем и его пальцы. Преодолев барьер ее влажных губ, он ощутил, как их затягивает вовнутрь, а она смотрела ему прямо в глаза, позволяя погружаться все глубже и провожая его пальцы движениями языка. Кончики его пальцев продолжали скользить все дальше, до тех пор, пока все так же мягко и медленно Эфрат не отправила его пальцы обратно, возвращая владельцу в целости и сохранности, но уже без багряных следов. Эфрат облизнула губы и сглотнула.
– Ты пользуешься тем, что ты пианист, а потому я их не откушу? – Она смотрела на него с улыбкой.
– Я…
– От тебя пахнет свежим деревом и коньяком. Почему так?
– У Шири на ферме все сделано из дерева. Как в чертовом средневековом замке.
– Так это была не шутка…
– Нет. Она и правда разводит овец в Баварии.
– Понятно. – Хотя это явно была одна из тех немногих вещей, что находились за пределами ее понимания.
Звук мониторов без извинений напомнил о присутствии в комнате того, о ком они почти успели забыть.
– Кажется, нам удалось вернуть его к жизни, – Гедалья повернулся к неподвижному Рахмиэлю, чьи признаки жизни не выходили за рамки участившегося пульса.