Он вернулся, прижимая трубку к уху и неся под мышкой похожую на кирпич прямоугольную подушку.
– Вера? – переспросил Антон с нотками притворного удивления. – К сожалению, она не может с тобой поговорить. Она немая.
Ну спасибо.
Антон достал из комода полосатое черно-серое покрывало и расправил его на полу. Сверху кинул подушку – кошка тут же на ней устроилась, поджав под себя лапки.
– Обязательно заглянем. Спокойной ночи.
Он выключил телефон.
– Выпила?
Я залпом проглотила валерьянку. Антон забрал у меня стакан и вместе с цветочным горшком поставил на стол.
– Юле это не понравится, но пока старайся избавляться от любого холода внутри. Ищи что-то живое и сливай холод туда. Поняла?
То есть мне убивать что-то живое? Я постаралась вложить все негодование в поднятую бровь.
Антон согнал кошку и сам улегся поверх одеяла.
– Нелегко только поначалу, – сказал он, будто прочитав мои мысли. – Но ты привыкнешь. Тут штука такая: в мире вообще нет справедливых и добрых. И злых нет. Все просто хотят выжить. Чем раньше это усвоишь, тем проще будет потом.
Я бессильно откинулась на подушки – спина тут же отозвалась болью. Ненавижу это новое мироустройство. И Хельгу. И свою силу, которая все больше напоминала Армагеддон в одном из фантастических рассказов зарубежного автора, имя которого напрочь выветрилось у меня из головы.
– Еще валерьянки? – предложил Антон.
Я слабо покачала головой. Руки все еще немного дрожали – я прижала их к бедрам.
– Тогда спокойной ночи.
Щелкнул выключатель, и комната погрузилась в темноту.
* * *
Некоторое время мы лежали молча. Кошка долго укладывалась – я слышала ее сопение и шорох мягких лап. Сон не шел. Мне казалось, стоит провалиться в забытье, как озеро появится снова. Или привидится Эдгар в заброшенной усадьбе. Или еще что-нибудь, от чего я уже не проснусь.
– Не спишь, – не то спросил, не то сообщил Антон. Ровный голос сливался с ночью. – Я в свое время выхаживал брата с астмой. Могу по ритму дыхания определить, как плотно человек поужинал, а уж про сон и подавно. Там ритм меняется кардинально: мы вдыхаем реже и как бы более глубоко. И выдыхаем медленно. Совсем почти не слышно.
Зачем он мне это рассказывает? Представить вопрос было не на чем. Оставалось только слушать.
– Когда у Ваньки начались приступы, я стал ночевать с ним в одной комнате. И сам научился спать, как мышка. Иная мамаша так не дрожит над младенцем, как я над ним. Он так и говорил – «носишься со мной, как мамка». Я тогда решил – никаких детей, не надо мне такого счастья. Заботишься, думаешь о нем постоянно, куда пошел, что с ним. А защитить не можешь. Только знай себе, к дыханию прислушивайся.