Теперь она стала казаться мне почти волшебницей, и этот облик феи-мастерицы не могли разрушить такие грубые факты, как проживание в однушке, курение и неидеальная фигура.
Тётя Люба часто говорила, что ей хочется похудеть, а хорошо бы ещё подрасти, но мне она и без того казалась красавицей, у которой на большой груди идеально лежали янтарные бусы, а в зеленовато-серых глазах плясали озорные искры. Она двигалась плавно и легко, была сильной и гибкой, не стеснялась улыбаться, и я всё больше хотела стать похожей на неё.
Она иногда забывала вещи. Бывало, что опаздывала. Оставляла на большом столе для кройки разные лоскуты ткани, булавки, нитки. В квартире у Любови Ивановны вообще никогда не наблюдалось идеального порядка, который так старалась соблюдать моя мама. Уборка в этой чудо-мастерской была быстрой: одной и той же тряпкой хозяйка могла протереть окна, потом стол, потом пол, а после всего вытряхивала с балкона коврик. Однажды мама попросила её помочь с поклейкой обоев в коридоре. Тётя Люба заверила, что в этом деле она спец, и управилась за пару часов. Отужинала у нас, нахваливая мамину стряпню, и счастливо отправилась домой, не слыша, как мама причитает над криво обрезанными снизу полосками и вздувшимися пузырями.
У тёти Любы не было детей: один раз, как мне рассказывала мама, она родила мёртвую девочку, потеряла много крови и с тех пор не могла иметь ребёнка, а муж от неё ушёл.
Она помогала моей матери в первые дни после выписки из роддома. Мама считала, что я недоедаю, допаивала меня овсяным отваром, а оставшуюся кашу, чтобы не выбрасывать, доедала тётя Люба. Потом тётка ходила для меня за кефиром на молочную кухню. Ещё позже – шила наряды на Новый год.
Но сильнее, чем Новый год, я ждала тёти-Любины дни рождения. Я звала маму спуститься на пятый этаж как можно раньше, чтобы подольше подышать этим воздухом предвкушения праздника, побыть среди улыбчивых приятельниц тёти Любы – не таких красивых, как она, но тоже по-своему славных. Некоторые из них приходили с мужьями, и после ужина всегда были танцы. Если ставили что-нибудь весёлое, я тоже плясала, как могла, или (когда была поменьше) просто-напросто бегала от радости из комнаты в кухню. Если музыка играла медленная, то садилась на диван, обнимала колени и заворожённо смотрела на то, как танцуют взрослые. Тётя Люба обычно танцевала со своим Рустамом. Я была в курсе, что они не женаты и не живут вместе, а только встречаются, но почему это так – не знала, да никогда и не интересовалась. С меня было достаточно, что дядя Рустам почти такой же весёлый, как тётя Люба, и, кажется, любит её. И в этом не было ничего странного – мне казалось, что все должны её любить.