Филька вскочил на постели, ошалело повёл по сторонам чумным взглядом, ещё не понимая, где он и что с ним.
Вспомнил
Шуша!
– Алла буюкдур! Гяурлари кэсын!21
Мать сжалась на лежанке в углу, прижалась к стене, заполошно прижимая к груди Проську. Младшая сестрёнка только испуганно кривила рот, таращила глаза, но в голос не плакала – видимо, тоже от страха.
Отец торопливо заряжал ружьё, уперев его прикладом в утоптанный земляной пол и просыпая порох – бумажный патрон подрагивал в руках. Губы отца чуть шевелились, дёргались усы – похоже, он матерился, но не издавал ни звука – во рту – пуля из скушенного патрона.
Старший брат, Сашко, бледный, как смерть, поспешно прилаживал на пояс саблю, такую же, как и у отца – право на неё он заслужил совсем недавно, во время прошлогоднего похода графа Зубова, когда русские и пришли впервые в Карабах.
Филька-младший, вздрогнув (дошло, наконец!) стремительно сорвался с набитого тощей горной травой тюфяка, схватил со стола длинный кинжал, добытый отцом в бою с Батал-пашой у Кизляра. Отец поворотился к нему, глянул страшно, но сказать ничего не успел – Филька судорожно замотал головой:
– Не отдам! – хриплым шёпотом прокричал он. Мать за спиной наконец, глухо зарыдала, и отец, несколько мгновений всё так же страшно поглядев на младшего сына, только коротко кивнул и вместо возражений сплюнул в дуло ружья пулю и взялся за шомпол.
От погасшей медной жаровни поднимался едва заметный чад, тянулся тонкой волнистой струйкой к дымоходу, тускло светила лампадка у недавно выставленных на наспех сооружённой божнице икон.
– Огнутьююююн!22 – тоскливый вопль по-армянски раскатился по городу.
– Армян режут, – сипло выговорил Сашко – он уже держал в каждой руке по пистолету и старался взвести курки. Туго щёлкнуло – раз и два.
– Попали в собачью свадьбу, – мертвеющими губами выговорил Сурядов-старший, и в этот миг дверь, сколоченная из старого карагача, с грохотом отлетела в сторону и через порог рванулось внутрь что-то тёмное, косматое, окровавленное и орущее.
Почти одновременно с грохотом выпалило ружьё и оба пистолета – отец и сын Сурядовы били в упор, и сразу трое кызылбашей с ножами и саблями повалились прямо у порога. Остальные замешкались на мгновение, и отец с Сашком бросились к ним, тускло блестя нагими клинками в тусклом свете лампады. Завопил срубленный отцовой саблей сосед, которому мать несколько раз одалживала соль (по-русски одалживала, без отдачи – кто ж просит отдачи за соль?), сучил ногами и скулил, собирая стынущими ладонями выпущенные сизые кишки – про обронённый топор с зазубриной от отцовой сабли на топорище, он забыл вмиг.