Домой приехали, стали устраиваться.
На Альке лица нет. И ребенка не слышит.
– Может, с ним что-нибудь случилось? – рыдает.
– Да что с ним могло случиться? – отвечает Саныч. – Пьет с друзьями.
– А может, они купаться пошли? – развивает тему Алька.
А у самой тело деревенеет от мыслей.
– Да ничего с ним не станет! – зашумел Саныч. – С такими не становится…
Алька выкатила на него побелевшие глаза, кинулась звонить: на мобильный, на работу, друзьям.
Нигде нет. Уж и мамаша взбудоражилась, подняла чуть не весь город. Теща тут советы дает, в милицию, в морг порывается звонить. Дашка, на сестру глядя, пошла моргать все чаще.
Ребенок плачет, бабы плачут, Саныч и за мамку, и за няньку. У Альки от горя молоко пропало, пришлось смеси готовить, вспоминать молодость.
Красавец нарисовался только к вечеру. Ввалился в дверь, как с лошади спрыгнул, смеется чему-то. И сразу полез распухшей рожей в кроватку, смотреть наследницу. Так и окунул всю вонь уличную, всю собранную по чужим углам мерзость в парную младенческую чистоту, как в корыто.