И маму, кому бесконечно я должен
Тем, что волю к жизни я гордо несу,
Кто в очень опасные ранние годы
О мире прекрасном привила мечту.
В том мире нет алчных, жестоких шакалов,
По глупости ленных бумажных волков,
Там радость творений, забота о слабых,
Там возраста опыт для юных живёт.
Красивые, добрые, нежные взгляды
Свободных, и смелых, и честных людей…»
Но пасти и шерсть, зубы низменной кармы,
Крамольный обычай из хищных пещер
Его обличили в рулон жёсткой ткани,
Крючками цепляющей бренную плоть.
К широкой груди в бледном дыме руками
Дрожащее тельце упорото жмёт.
Шум. Свет. Жаркий, пахнущий свет языкастый.
Вой. Крик. Проницательный крик горловой…
Это ринулись воины в ярый натиск,
После охоты возвратившись домой.
Огнём и кинжалом, копьём, где-то камнем
И воплями страшными серость круша,
Почти опоздали на мерзости праздник.
Какая ж без них обойдётся борьба?
Но… псы изумились куражным оскалом,
Гиены от гнева поджали хвосты,
С отчаянным, проклятым, диким запалом
Взрывают и жгут для отхода мосты.
Их крошат и рубят, как в полдень салаты,
Их плющат, грызут, как солёных ершей,
Но лезут ва-банк неудачи солдаты,
Немые, клыкастые, полные вшей.
Гул, визг, скрежет, лязг, всё пронзающий тембр.
Уходят из жизни один за одним…
В итоге – издохли в чистилище скверном.
Смиренно в лесу. Тихим шелестом гриф
На ветку присел с чуйкой к падали меткой.
Львы – с мясом домой на кормёжку котят.
Припёрлись щенки с грозным гавканьем дерзким,
Их взяли люди, как домашних собак.
Художник на скалы рисунок не скоро
Свой, полон загадок, опять нанесёт.
Лежит в уголке, дышит несколько робко
С могучей надеждой, что всё заживёт.
А мама с ребёнком опять стали вместе,
Он жив и по-прежнему весел в игре.
В пещере своих не бросают беспечно.
Здесь тот настоящий живёт человек.
У каждых людей есть своя одичалость,
Своя перкулентность, что стоит познать.