– Стало быть, вам нужен Екатеринбург…
И рисует на бумаге дальнейший мой путь. Указал, через какие деревни можно идти без опаски, а какие следует обходить.
Забыл сказать вам, Пинчуков: тут не только дьякон был, но ещё и церковный староста. Даёт мне десять рублей и долго извиняется, что больше дать не может. Моей благодарности не было предела.
Дьякон повёл меня к себе домой, накормил очень хорошо и оставлял ночевать. Но я отказался, потому что боялся навлечь неприятности на добрых хозяев. Дьяконова супруга мне продуктов мешок спроворила – хлеба, масла коровьего, колбасу домашнюю, бутылку молока, ещё что-то.
Переночевал снова в лесу и пошёл по указаниям дьякона. Везде, где он говорил, я находил добрый сердечный приём.
Так я дошёл до большого села Успенское. Не доходя села, встречаю двоих мужиков с топорами. Поздоровались.
– Далеко идёте? – спрашивают.
– В Успенское. К родне. Правильно иду?
– Да вон на ту церковь идите и попадёте.
Успенское мне дьякон не советовал. Не доходя, свернул в сторону и попал в совсем маленькую деревушку. Выселки, как видно. Никого вокруг, словно всё нежилое. Только в последней избе у окна сидит крестьянка. Смотрит на меня – строго, молча.
Я поздоровался и спросил, каким путём можно обойти Успенское.
– Иди прямо, барин, до поворота, потом свернёшь по левой руке и увидишь – там мужики мост чинят, а Успенское справа окажется. Только поспеши. Через дом от нас живёт большевик. Да вон его мать идёт! Сейчас же донесёт сыну.
Я поспешил, удивляясь: хорош барин в шляпе от пугала огородного! И все же крестьянина во мне женщина не признала.
Дорога пошла дальше широкая, хоть и в топкой грязи после ночного дождя. Скоро увидел боковую сухую тропинку в лес. Только к ней направился, как вдруг спину словно холодом обдало. Оглядываюсь: сзади телега, а в ней – трое.
– Стой! – кричат и лошадь нахлёстывают не жалея.
Я прибавил ходу, надеясь, что телега в грязи увязнет, не разгонится. Навстречу воз с сеном. Пропустил я его и, когда воз поравнялся с телегой и закрыл меня от погони, быстро по тропке нырнул в лес.
Оглянулся. Телега стоит. Мои преследователи расспрашивают мужика, видно, обо мне.
Я – пулей в чащу, куда глаза глядят, без памяти. Скоро понял, что погони уже нет. Тут и лес кончился. Усталый, весь мокрый, вышел на опушку.