Так хорошо я в минуты пессимизма понимаю бездарных: они, как гении, не сомневаются в себе и всяческие поощрения просто выбивают для своей персоны… Им бы не писать стишки и рассказики, а идти работать в сферу снабжения. Но как много среди членов таких авторов…»
Пётр Ильич вынужден был оторваться от писания и сходить на кухню, налить чай – в горле стало пересыхать. И, сделав несколько глотков, он продолжил:
«Особенно остро я ощутил свою незначительность и не значимость в одном из своих выступлений перед публикой в библиотеке. Читательница спросила меня: «А вы не член Союза?» И непричастность к союзам сразу в её глазах личность мою как писателя отодвинула куда-то на задворки второстепенности. Забавный смешной случай, но оставляющий глубокий след, похожий на гусеницы танка, проехавшегося по цветущему краю судьбы. В такие минуты я понимаю навешивающих на себя регалии и медали. Даже председательство в каком-нибудь садовом обществе высоко поднимает таких людей в глазах малосведущей публики, а такова она в большинстве своём, заурядная личность оказывается на вершине собственной значительности. И для публики это – важные знаки положения в иерархии бытования. Да и самим авторам кажется, что они из себя что-то представляют, когда напыщенно разглаживают свои медали за участие в Куликовской битве. Только при чём здесь литература?
А чтобы привлечь пристальное внимание слушателей к говорящему, требуются, кажется, на самом деле переодевание в генеральско-литературные мундиры, навешивание блестящих регалий и прочей не относящейся к творчеству белиберды. И всё это, думается мне, говорит о том, что нет настоящего читателя, способного самостоятельно понять творческие поиски авторов. И значит, Читателя надо готовить, писать его, как книгу. Но не находятся такие возможности, нужна какая-то другая аура общества, чтобы увлечь людей, предложить им вникнуть в детали творчества немного глубже школьной программы. Самое страшное, что такое непонимание нередко демонстрируют люди профессионально причастные к просвещению других в сфере литературы: это библиотекари, учителя, псевдоучёные. Они, как фарисеи сегодняшнего дня, не приемлют и изгоняют новое учение, посылаемое небесами».
Афанасьев увлекался, затрагивал всё больше тем, напрочь забывая о том, что он задумывал изначально: писать что-то наподобие заявления в Союз. Да, он считал себя немного модернистом, и постоянный поиск новых форм был ощутим в его произведениях. Наблатыкаться на чём-то одном и постоянно потом использовать это – противно было его натуре. Эксперимент был присущ его творчеству, а это далеко не всегда доходило до привыкшей к традиционному изложению публики. Отсюда и недовольство слушателем.