Однако уж в этом году, словно бы избавившись от токсинов, отравляющих жизнь, я мог бы сказать банально: не дождётесь… И такая убеждённость позволяет мне думать о себе, как о непревзойдённом оптимисте и жизнелюбе. Скажу честно: на самом деле плодотворным был год. В творческом плане (не буду говорить о каких-то жизненных, на личном поприще, достижениях: они обрели некое бесповоротное и неизменное стремление к краху). Но мои литературные успехи, если и не получили чёткую экстраполяцию наверх, то уж точно находятся в плюсовых координатах графика благополучия. Судите сами. Я получал дипломы и грамоты, меня публиковали, печатали, я попадал в короткие и длинные списки, которые, правда, никуда, ни на какую литературную дорогу – к славе ли, к достатку ли – не выводили.
Я издавал книги и составлял новые, по-большому счёту не анализируя даже: для чего это я всё делаю? Словно заведённый кем-то механизм, получающий импульсы-указания свыше. Мол, разбираться тебе в этом нечего: потом поймёшь.
Однако трудно идти торной дорогой, уже даже не ожидая чего-либо положительного в конце пути, ни материального, ни духовного удовлетворения не испытывая от преодоления очередного тяжёлого участка.
Следующий год мой – по китайскому календарю. И этот мой год, как рассвет заката, должен бы быть неописуемо красивым. Поэтому верится (хотя слабо), что я не заброшу, как бессмысленное занятие, творческие поиски в литературе, попытки продвигать написанное и ожидать хоть какой-то платной оценки своей деятельности.
Кризис, как распад всех жизненных установок, в сознании, думаю, если и произойдёт, то не в наступившем году…
ЗАЯВЛЕНИЕ В СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ
Рассказ
Пётр Афанасьев пришёл после дежурства в не очень хорошем расположении духа. Снял непромокаемую обувь, в которой пришлось находиться почти сутки. Носки были влажными от конденсата, от пота, скопившегося в замкнутом пространстве так называемых дождевиков – тёплой обуви. «Так можно и ревматизм получить», – подумал Пётр Ильич, трогая пальцы в носках. И пока он раздевался, снимал защитного цвета робу, мысль, словно сама по себе, стала работать над словом ревматизм, сразу же в уме началось подбирание к слову рифмы: «остракизм, авангардизм». Нет, конечно, эти слова не могли подойти творчеству Афанасьева в качестве рифм, слишком они были одинаковы по внутреннему составу слова, поэтому банальны и, по мнению нашего героя, не оставляли бы и следа в сознании читателя. Здесь подошли бы какие-нибудь похожие по звучанию глаголы, скажем, «обратись, распорядись»; или существительное иного строения: какой-нибудь «акростих»; или вообще применим ассонанс – слова, соприкасающиеся только звучанием гласных. Может быть, для привыкших к классическим нормам поэтики эти рассуждения нашего героя покажутся не правильными, но никто и не утверждает, что Пётр Ильич прав в своих взглядах на писательское дело… Это его, что называется, личный бзик.