Пётр Ильич не особенно рассчитывал на предполагаемые изменения своей судьбы в случае его принятия в члены. И, скорее всего, просто накопившиеся всяческие неурядицы, дополненные недопризнанием его личности как автора, сегодня настраивали творческое мышление на саркастический тон.
«Я понимаю, – писал дальше наш герой, – что согласно уставу, мне необходимо выполнить несколько условий. Одно из них: получить рекомендации от членов Союза. Казалось бы, в этом нет проблемы, если человек талантлив, он и сам это знает, имеет положительные отзывы от товарищей по перу, так пусть найдёт рекомендателей, и всё тут. Я тоже так думал, пока конкретно не обратился со своей просьбой к некоторым членам.
Оказывается, что похлопывание по плечу и устное одобрение моих текстов совсем не означает готовности дать рекомендацию.
Писатели, поэты – сложные, не предсказуемые личности. Много в них, в их поступках, зависит от случайностей, от неожиданности их душевных переживаний. Ведь даже лирического героя их произведений не всегда можно идентифицировать, отождествить с личностью автора. Вот и здесь, по-видимому, получилось так. Лирический герой возвышенных, добрых помыслов этих людей – это немного другой персонаж, чем находящаяся в сложных реалиях нашего существования особая личность. По всем канонам литературы нет здесь никакого противоречия. Ну, не совпал лирический герой моих знакомых с тем, кем являются они в жизни».
«Как-то обидно я написал об этом!» – подумал Афанасьев и, понимая, что глубокий сарказм, засевший внутри него, не совпадает с лёгкой иронией, с которой хотел он писать этот текст, начал дополнять письмо не столь горькими тирадами, стараясь ко всему не слишком перегружать образами по замыслу деловое своё письмо. Да к тому же Афанасьев не адресовал своё послание каким-то отдельным личностям. Конечно, были люди, которым он мог бы сказать что-то подобное, но как настоящий крупный писатель он выходил на обобщение и сюжет некой простой истории мог бы и должен оказаться типичным случаем в литературном анализе. Ставя такую цель перед собой, наш герой продолжил ироническим тоном:
«Как прототип героя своих произведений, я попытаюсь не упрекать их в этом, ведь в целом они достойные, уважаемые люди. Как говорил Катулл: сердце должно быть чистым у поэта, а стихи его могут быть иными. Хочется добавить: и поступки могут быть иными. Что на этом заострять внимание? Всё равно некоторые произведения этих авторов я не перестану считать сильными, настоящими. И собственное сердце, преодолев ропот сознания, постараюсь держать в чистоте».