Такие многоквартирные дома риелторы называют «стильный индастриал» – смесь государственных и частных квартир с бетонными тротуарами и балконами с видом на канал Гранд-Юнион. Моя квартира – две маленькие спальни, та, что получше, уже приготовлена для Энни, но до сих пор не использована по назначению – принадлежит моей понимающей старой подруге Вэл и обычно сдается на «Эйрбиэнби». Просто мечта: безупречные розовые стены, увешанные рамками, как в галерее, побеленные половицы в стиле «сканди», берберские коврики и огромные, неубиваемые растения с глянцевыми листьями. И, что особенно важно, квартира находится всего в паре остановок метро от нашего старого дома, так что Энни легко сможет перемещаться между мной и Стивом, как ей угодно. Если, конечно, захочет.
Я бросаю коробку на пол. Жаль, некому крикнуть: «Поставь чайник!» Тишина преследует меня, как кошка мышку. Я включаю радио и распахиваю стеклянные балконные двери, раскинув руки и запрокинув голову, представляя себя героиней французского фильма. В комнату врывается шум города, запах канала и дизеля и пропитанная пивом жара, так свойственная концу июля. Я подставляю лицо солнцу и улыбаюсь. У меня все получится.
Хотя прошел уже месяц, вид с балкона по-прежнему для меня в диковинку, будто большой серый Лондон распахнул свое зеленое сердце и впустил меня в него. Пейзаж цвета чая матча – городское шоссе для стрекоз, бабочек и птиц. Есть и другая занятная фауна: особь слегка за тридцать, любит шляпы, по вечерам играет на гитаре и поет – фальшиво и, как ни странно, ни капли не стесняясь – на палубе своего нэрроубота[3]. Еще здесь живет цапля. Я, недавно покинувшая собственное гнездо, чувствую странное духовное родство с этой невзрачной городской цаплей – неловкой, но упрямой и далеко не желторотой птицей – и невольно вижу в ней символ своей новой свободы. Сегодня она пока не заглядывала.
Я опираюсь локтями на перила. Мои темные кудри начинают пушиться, а мысли неустанно дергаются вперед, как стрелка часов; устремляются к работе, потом к вопросу о том, во сколько допустимо выпить бокал вина, чтобы не было уж слишком рано, а потом к Энни. Перед мысленным взором встают картины. Вот мама шагает по пляжу, усадив малышку Энни к себе на плечи. Вот Энни свернулась в клубочек на диване, точно зверек, в гнезде из подушек, обложенная гаджетами; ее веснушки, оранжевые как хурма, не повторит никакая кисть визажиста. Я скучаю по этим веснушкам. Скучаю по ней. И я до сих пор отчетливо помню, как будто это было пару часов назад, как я ощупывала подушечкой пальца ее первый зубик, еще скрытый под воспаленной алой десной и рвущийся наружу.