–Херня!
Елизар не обижался.
–Зато от души, бля!– кричал он в ответ.
Я был согласен с дедом. Многие «шедевры» Елизара я помнил наизусть и пользовался ими в качестве анекдотов.
«Морозом щёки дубятся
Тверды как дверцы трактора
Чего хотим – пусть сбудется
Лучшай, работа транспорта»
Пару раз критики назвали его самобытным, и он, приняв на грудь, с усиленным рвением сочинял:
«Стою и жду автобуса
Стою и жду, а возле
Лежит громадой глобуса
Земля в застывшей позе»
Сазон Елизара любил. Тот не гнушался по несколько раз орать ему в ухо:
– Собирайся, бля, пойдём, швыранёмся!
Сейчас они были хорошо закосевшие и у них был провинившийся вид.
– Сынка, хочешь? – дед заискивающе улыбнулся и придвинул мне огромный шмоток ветчины. Последний раз он называл меня сынкой, когда мне было лет двенадцать и я валялся с температурой сорок. Глянув на ветчину, я понял, что если не смету сейчас всё со стола, то просто сдохну. И пуля бандитская мне не нужна. Я и бежать-то решил, когда понял, что они не бить меня собираются, а просто голодом морить. Я запихал кусок в рот, другой протянул Мишке.
– А мы тут, бля, яишенку сварганили, – залебезил Елизар.
– С колбаской! – гаркнул дед, прячась за холодильник и блестя пьяненькими глазками. Холестерина они не боялись, их пугала только аденома. Повезло хрычам, что я тороплюсь.
– Дед, мне нужно уехать на пару дней, – крикнул я, поедая подгоревшие яйца. – Если задержусь, не теряй!
– Я не киряю! С другом коньяк дегустируем.
– Не теряй, бля! – громко подсказал Мальцев.
– Не потеряю, – обрадовался дед, – езжай в свою командировку.
Мы с Мишкой доели яичницу, я выманил Сазона в коридор и я протянул ему пару сотен.
– Это тебе, чтобы прожить.
– Да почему пропить? Мы дегустируем.
– Бля, да прожить же! – проорал Мальцев с кухни. Дед повеселел и почему-то застеснялся, отведя глаза в сторону.
– Я тут это, того, утром курить хотел и …
Я достал ещё сотню.
– Держи на свой самосад.
Дед засветился как начищенный самовар, но не унялся:
– Житан твой говно, я по-старинке, самокруточку, ну и…
Я очень торопился. У подъезда торчала машина, а короткая летняя ночь подходила к концу. Мы с Мишкой ломанулись на выход, и тут я сделал то, чего не делал никогда в жизни. Я чмокнул Сазона в плешивенький затылок и он захлопал от удивления прослезившимися глазками. Телячьи нежности у нас были не в почёте.