Больше всего на свете я любила мамины руки. Не было большего счастья, чем ощущать их прикосновения к телу, когда они обнимают тебя за бока и слегка покручивают – «ути-ути-ути».
Подрастая, я смотрела на них и не понимала: ведь у всех есть руки, но только эти дарят мне столько счастья и покоя, только в эти всегда хочется окунуться. Подойти, взять их своими ручками, развернуть к себе и окунуться туда всем своим существом… Я в домике, домик состоит из меня и всей вселенной. Тёплой, мягкой, сильной и любящей.
Я знала форму маминых рук глазами и на ощупь, знала каждую венку и прожилочку. Я наблюдала, как они меняются, неизменно оставаясь красивыми, даже совершенными. У всех других мам – «недоруки».
Помимо красоты, мамины руки были умными и умелыми. Это прям сразу было понятно, когда глядишь на них. Они рисовали, писали, читали, делали книжные полки, элегантно курили. Они складывали зайчиков и птичек, тени которых летали по стенке у моей кровати перед сном. Они стирали и готовили еду. Когда я мёрзла, они становились огромными и всегда согревали меня (про то, что варежки, носки, бельё и остальную одежду мама грела на батарее, прежде чем меня утром будить, я только сейчас понимаю). Они даже пели песни. Мы пели всегда, когда куда-то шли-ехали. По долинам и по взгорьям, Щорса, барабанщиков-трубачей, вообще Окуджаву, мультики – так все перепевали. Как-то, читая Гайдарову «Голубую чашку», я узнала настроение своего детства с мамой, хотя время было описано в книге совсем другое.
Сейчас я с трудом представляю, как мама в тех моих ранних годах ещё и всё своё вывезла – пятый курс вечернего МГРИ, работа, а тут ещё и я. Закончила с красным дипломом и работала по своей специальности, ставшей призванием, двадцать пять лет, пока за неделю всё не рухнуло в девяностых.
Мамины руки были в ощущениях всегда со мной, всегда в моём поле, как нечто отдельное. Дома очень долго я засыпала, держа её за большой палец. Сначала помню деревянные палочки и наши руки, потом бортик тахты, на которой я спала, и наши руки. Помню свою острейшую потребность держать её руку. Помню – я просыпалась, как только она пыталась свой палец забрать. Помню её уставший взгляд в мои проснувшиеся от её попыток уйти детские очи. Смотрит грустно, нежно, и протягивает мне палец опять, ну может другой, потому что большой «устал». Всегда.