– Быть, наверное, и этому летчиком, – улыбнулась бабушка внуку.
Вот и такси стоит у ворот. В доме суета, шум, крик.
– Где моя сумочка с документами? – кричит дочь. – Это ты ее куда-то сунул, не подумав!
– Не думая, совать вещи куда попало – это твое любимое занятие, – отозвался на обвинение жены Василий. – Попробуй подумать, может, не так это и плохо.
– Опять умничаешь! А сын твой с одной обутой ногой! Пока обуем вторую, таксист плюнет и укатит.
– Я сейчас скажу ему, что скоро выйдем, – кинулась к двери Валентина Ивановна.
– Скажите, Валентина Ивановна, что выйдем, а скоро или не очень не говорите, потому что найдем документы, обуем ногу наследнику, и тут выяснится, что обули в разные ботинки. Найдем одинаковые, но они будут меховые зимние, – ровным спокойным голосом вещал зять.
– Вот они где, и кто их сюда сунул, – держит в руках сумочку с документами Лиза. – Кому это понадобилось!
– Ты потрудись заглянуть туда, может, там нет того, что у нас потребуют дотошные проводники при посадке в поезд?
– Почему только мне все это надо? – поджала плечи всклокоченная Лиза. – У других мужья как мужья, а тут все на мне!
– Да, действительно, почему все на твоих хрупких плечах? Если бы поубавить тебе прыти, то, по-моему, от этого все были бы только в выигрыше – каждый бы занимался своим делом и не мешал другим.
– Пробовала уже «не мешать».
Вернулась Валентина Ивановна.
– Таксист сказал, что подождет, – успокоила она дочь и зятя.
– Прекрасно! – отозвался зять. – Поезд тоже без нас никуда не тронется с места – билеты у нас.
Вывалились шумной толпой из избушки, уселись в такси отъезжающие, остались провожающие. Такси запылило вдоль кривой улочки, виднелась прощально махающая рука дочери.
Валентина Ивановна вошла в дом и поразилась, каким он стал пустым. Несмотря на то, что повсюду валялись разбросанные вещи, он казался большим, пустым и необычно звонким. Даже тяжелый вздох отзывался криком.
«Как они несносно живут, – огорчалась Валентина Ивановна, приводя дом в порядок. – Разве можно так жить, чтобы все с криком, с надрывом! Я же ее не учила этому! А чему я ее учила?»
Валентина Ивановна села на табурет, как была, с тряпкой в руках. Задумалась. Она видит маленькую Лизу, которая то в садике, то в школе, потом в институте; потом она из девочки в коротеньком платьице вдруг сразу превратилась в строптивую девушку с нахмуренными бровями.