Пауза. Я боялся, что отец перейдет на крик.
– И я никому не позволю читать мне сегодня мораль со своего дивана. Так им всем и скажи: вот чем занимался мой отец во время войны. И преспокойненько с этим живет.
Я залпом вылакал пиво и жестом заказал еще кружку. Отец тоже. Будь здесь мама, она бы покачала головой и укоризненно сказала: «Уже вторая, Жан! Это слишком!»
Я не находил слов. А слова отца были чудовищны. Оглушительны для этого мирного вечернего кафе с гудящими у стойки посетителями.
«Одетым как немец».
Отец смотрел на меня в упор.
– Хотел ответа – вот он, получай.
Я не решался посмотреть ему в лицо. Поглаживал пальцем заголовок внизу страницы: «Менгет – новые беспорядки».
Наконец я прервал молчание. И шепотом выговорил жуткую фразу:
– Так ты служил в милиции?
Отец вдруг рассмеялся. Положил руки на стол, закатил глаза к небу.
– В милиции?
На нас уже оглядывались. Отец вел себя как в собственной гостиной.
– С этими ублюдками! Я был солдатом, дружок! – он понизил голос. – А не каким-нибудь гопником!
«Дружок» – так он звал меня в детстве, в хорошие дни.
Он вытер кулаком мокрый след от кружки.
– Знаешь, что мы делали с этими, из милиции, когда бывали в увольнительной?
Он дышал мне в лицо кислым пивным духом.
– Знаешь?
Я потряс головой – нет, не знаю.
– Да просто мочили. Ловили на улице и приканчивали на месте: не хочешь идти воевать в России – получай!
Он отхлебнул из кружки.
– Слышь, когда эти скоты видели нашивку «Франция» у нас на рукавах, они удирали со всех ног. Бежали жаловаться к своему Дарнану[4], твари! – Глаза отца налились бешенством. – А немцы и не вмешивались, когда мы давили очередного гада. Понимаешь? Смотрели сквозь пальцы да посмеивались. Боши это отребье презирали. Мы заставляли их сожрать их трехцветную карточку, а люди на улице нам аплодировали.
Он разгорячился, шея и лицо пошли красными пятнами.
– Я – в милиции?! Еще чего! – Обеими руками он откинул назад свою гриву. – Я пальцем не тронул ни одного француза! Никогда!
Я нервно мигнул. Вспомнил про «арийские глаза»:
– А евреев?
Он дернулся:
– Что – евреев? Мы евреями не занимались! Не наша это забота. – Он снова уставился на меня. – Наша забота – Франция, ясно?
Я тоже смотрел ему в глаза.
– Вернуть достоинство стране – слыхал про такое?
Мое молчание его бесило.
– А ты что думал? Что я убивал тех, кто был в Сопротивлении?