Далее, подливая вискарь, Белов проявил себя ещё и в качестве бытового историка и социолога:
– Поколение, измолотое жерновами Октябрьской революции и гражданской войны, сменилось поколением, выбитым войной отечественной. А то, в свою очередь, сменилось поколением, траченным алкоголем и безнадёжной верой в светлое будущее… Им на смену явилось поколение с гипертрофированным стремлением к самоутверждению, к материализации и монетизации, легко презрев не только земные законы, но и христианские нормы морали.
– Моральный кодекс строителя коммунизма, – осмелился я поправить оратора.
– Какая разница, нормы морали одни и те же. Источник один – ветхий завет. Больше скажу. Мой прадед был священником. Про него говорили, что был честным человеком. А дед мой – коммунист с пятидесятилетним стажем, повторял: «Коммунист я честный и прямой, как прямая кишка». Сам слышал!
Надо было заржать, но не смеялось.
– Следующим придёт поколение законченных индивидуалистов и пофигистов, однако, уважающих индивидуализм и пофигизм соседей. Толерантность – бич грядущего общества.
Несмотря на изрядный дурман в башке, Белов ни разу не запутался в русском языке.
– Мы перестанем дружить, жениться и заводить детей, – спрогнозировал он.
– И вот тогда люди окончательно разбредутся по своим углам, – резюмировал Серов. – Спрос будет только на однушки!
– И нация, как общность людей, окажется низложенной, – предсказал Костя. – Уткнётся в демографический и идеологический тупик.
– Немцы проложат в Россию пивопровод через Чехию с разводкой по всем квартирам в новостройках, – ляпнул я в своём духе, ибо быстро утомляюсь от серьёзных разговоров.
– Как ты сказал? – хором переспросили Серов, Белов и пришедший в промежуточную кондицию Чернов.
– Пивопровод. Ну и обратную нитку для слива пены.
– Зачем? – не секли несостоявшиеся красные директора́.
– Чтобы пену обратно отводить, – опустив голову, тихо твердил я. – Ибо не фиг нас вспенивать!
Костя лоснился гордостью за опереточный бред приятеля.
– Неудобно же по городу по пояс в пивной пене передвигаться. Да и сивушный за́пах опять же, – закончил я и застенчиво осмотрелся.
Реакция была противоречивой. От почти никакой до вежливой. Я было подумал, что после такой репризы меня отлучат от коврижек. Но на первый раз обошлось.
– Кстати, пора бы и нам разбрестись по своим углам, – напомнил практичный Серов. – У Эльвиры вон сын один дома.