много, получается, что он не так уж плохо поживает. К примеру, как-то в воскресенье, когда несколько ребят и я пришли к нему на горячий шоколад, он показывал нам это старое потрепанное одеяло навахо, которое они с миссис Спенсер купили у одного индейца в Йеллоустонском парке. Было видно, что старик Спенсер вовсю балдел оттого, что купил его. Вот, что я хочу сказать. Посмотришь на кого-то, старого, как черт, вроде старика Спенсера, а он вовсю балдеет оттого, что купил одеяло.
Дверь была открыта, но я все равно как бы постучался, просто из вежливости и все такое. Я видел, где он сидит. Он сидел в большом кожаном кресле, весь завернутый в это одеяло, о котором я рассказал. Когда я постучался, он взглянул в мою сторону.
– Кто там? – заорал он. – Колфилд? Входи, парень.
Он всегда орал вне класса. Иногда это действовало на нервы.
Едва войдя, я уже как бы пожалел. Он читал “Атлантик-мансли”, и повсюду валялись таблетки и лекарства, и пахло каплями от насморка. Тоску нагоняло. Я вообще не схожу с ума по больным. Но еще больше тоску нагоняло то, что старик Спенсер был в этом унылом, рваном старом халате, в котором он наверно родился или вроде того. Я вообще не большой любитель смотреть на старперов в пижамах и халатах. Вечно у них открыта костлявая стариковская грудь. И ноги. У стариков ноги, на пляжах и вообще, всегда такие белые и безволосые.
– Здравствуйте, сэр, – сказал я. – Я получил вашу записку. Большое спасибо.
Он написал мне эту записку, в которой просил заглянуть и попрощаться до начала каникул, поскольку назад я не собирался.
– Вам не стоило беспокоиться. Я бы все равно заглянул попрощаться.
– Сядь-ка туда, парень, – сказал старик Спенсер. Он имел в виду кровать.
Я сел.
– Как ваш грипп, сэр?
– Паря, будь мне чуть получше, пришлось бы послать за врачом, – сказал старик Спенсер. И его прорвало. Он стал хихикать, как ненормальный. Затем, наконец, распрямился и сказал: – Почему ты не на футболе со всеми? Я думал, сегодня большая игра.
– Это да. Я был. Только я ездил в Нью-Йорк с фехтовальной командой, – сказал я. Ух, и кроватка – камень.
Он посерьезнел, как черт. Я знал, сейчас начнется.
– Значит, ты нас покидаешь, а? – сказал он.
– Да, сэр. Похоже на то.
Он принялся кивать. Я в жизни никого не видел, кто бы столько кивал, как старик Спенсер. Никогда не знаешь, то ли он кивает потому, что думает о чем-то и все такое, то ли потому, что он такой старикашка, который жопу от локтя не отличит.