Кстати, уж если мы вспомнили про возраст и пока Арсений бреется и фыркает под душем, можно попутно заметить, что зрелость на стыке со старостью – это ведь интереснейший для описания период. Но почему же практически никто из толковых писателей об этом не пишет? Хотя особой загадки тут, видимо, нет. Писать про этот период – сложно. А вот писать про молодых – оно и полегче пишется, и полегче продаётся, это понятно. Мы таких писателей не можем обвинять – каждый делает, что считает нужным и посильным. Но всё-таки думается, признак значимости писателя – это как раз если у него есть что-то не только про молодость. И, соответственно, адресованное зрелым читателям. Спору нет, зрелый читатель весьма привередлив. Чтобы он не закрыл книжку на второй странице, нужно изрядно поработать над фабулой и стилем. Тому, кто таки отважится писать что-то для поживших людей, нужны по меньшей мере три составляющие. С одной стороны, нужно понимание жизни, свой личный опыт поражений и побед. То есть, собственная зрелость, знание предмета, так сказать. С другой стороны – нужно мастерство, чтобы чтение давало удовольствие в плане стиля. С третьей стороны, а может быть, это и есть самое главное – нужно собственно желание писать, делиться чем-то с миром, который в эту пору жизни у большинства людей вызывает омерзение. Увы, такова природа вещей… Поэтому хороших книжек, где не слишком лживо, но увлекательно описана жизнь человека крепко за полтинник – навскидку особо и не вспомнишь. Разве что «Хромая судьба» на ум приходит. Тем не менее – именно тут лежит очень важный пласт, просто мало кто к нему не боится подступиться. Такая вот печальная ситуация… Да, увлекательно писать что-то важное про жизнь на фоне собственных угасающих желаний – тут от пишущего нужна ещё и смелость. Так что тут всё очень непросто, да…
Впрочем, это неважно сейчас – наш герой-то, оказывается, уже вышел из ванной и перебрался в кухню, где готовит себе завтрак, а собака сидит снизу и наблюдает за процессом. Вот сейчас он мелет порцию кофе, держа свою ручную кофемолку у живота, и одновременно обследует холодильник. Ага, колбаса пока есть. Яйца – тоже. Теперь он засыпал кофе в турку, подбавил огня – можно переключиться на яичницу. Пожарить яичницу – казалось бы, чего проще? Но одним глазом надо глядеть за кофейной туркой, другим глазом – на настенный монитор, где бежали утренние новости. За яичницей можно было следить носом, но как вот следить за собакой на полу, чтоб на неё не наступить? Явно нужен был третий глаз…