«Что теперь с ними будет? – думал он. – Им обещали даровать свободу, но разве может архонт допустить это? Кого-то наверняка отправят в Боргот, выжигать бучу. Других повесят в назидание. Но сколько повесят? Двух? Трёх? Десяток? Сотню?»
Вскоре предместья с его хмурыми домами кончились. Теперь перед глазами проплывали черные силуэты деревьев, утомленно качающихся на ветру. Неудавшийся бунт, сотня людей, запертых в канале, вонь, гарь и позор побежденного народа остались позади. Здесь царило спокойствие, ярче заблестели звезды, утопая в небесной ране, и пели соловьи, выводя длинные рулады. Иногда мимо проходили люди, они в хмельном веселье приветствовали возницу и уходили, наслаждаясь безмятежным моментом. Лениво лаяли собаки, да скрипела телега – вот и всё, что происходило здесь. Мятеж казался выдумкой, дурным сном, который забудется через несколько минут.
На одном из холмов телега накренилась, и он увидел город, над которым едва заметно раскинулось алое зарево. Не зная о том, что там творилось, можно и не приметить его. В празднества, в особенности в день Жатвы, Таргиз сиял куда ярче, хлопали шутихи, и взлетали красные огни – город пел и радовался. Даже в угрюмом и хмуром Культурном районе на домах зажигали лампы, а в окнах выставляли свечи, отчего эта часть города в такие дни выглядела приветливо и уютно.
Сейчас там рыщут гвардейцы со своими страшными черными псами. Ловят будущих каторжан, пока те не успели зарыться глубоко под землю.
Внезапно возница крепко ругнулся, и телега, сильно подпрыгнув, сошла с дороги. Конь беспокойно заржал и начал биться, натягивая узцы и шумно выдыхая воздух, от чего плечо с равнодушным хрустом вернулось в сустав. Беримир издал протяжный вой, но выдохнул с облегчением. Сильной боли больше не будет. Возница, ругая последними словами взбешенное животное, громко сплюнул и сошел на землю.
Беримир успел только подумать, что его сейчас прирежут, когда тот стянул его с телеги и толкнул. Он упал во влажную мягкую траву, которая восхитительно сильно пахла свежестью и жизнью. Человек повозился с упряжью и очень скоро, не проронив больше ни слова, сел на коня верхом.
– Постой! – прохрипел Беримир. – Что мне теперь делать?
Но человек ничего ему не сказал, он пришпорил коня и умчался обратно. Беримир понял, что ему хорошо заплатили за это. Плата за молчание и пренебрежение, чтобы знал отныне свое место.