Я поняла, что говорила с человеком о высоком так свободно, как с собой. Но этот разговор затянулся надолго. Мне нужно было идти, но мне так хотелось остаться с Мартином. Ради времени, ради мамы… И ради Мартина.
– Я должна идти, Мартин. – с грустью промолвила я.
– Я тоже. Куда ты отправишься?
Куда я отправлюсь?! Да я сама не знаю. Господи, Мартин, ты умеешь задавать вопросы, это точно.
– Я не знаю… Я хочу попасть туда, где я нужна больше всего.
– Что ж, возможно, я знаю, где ты сейчас нужна.
Он любит говорить загадками и романтическими фразами, я это поняла. Не знаю почему, но мне это нравится.
– И где же? – а я вот не очень романтична, думаю, это разовьется со временем.
– Если ты не отработаешь сегодня смену на фабрике, это будет очень подозрительно. Еще я очень советую тебе порыться в документах при возможности или подговорить кого-то из работников помочь тебе. Мы пока не можем работать открыто, но если посеять семя сомнения, то его плодом будет самый кровавый бунт во всем мире.
Он говорил правильные вещи. Я должна была притвориться винтиком, дабы начать развинчивать эту большую машину изнутри.
– Да, я так и сделаю. Только заскочу домой. Я уже почти ушла, но Мартин положил мне руку на плечо и остановил меня.
– И последнее. Если ты погибнешь, встретимся через год. Я постараюсь за это время помочь нашему движению. Однако, главный борец за эту идею – ты, а не я.
Я лишь кивнула и удалилась. Я прошла по тому же пути. Мне нужен был глоток свежего воздуха, но этот «военный коктейль»… Я даже не знаю, где пахло хуже: на поверхности или в канализации. Я дошла до дома, оставила вещи в коробке под кроватью и ушла на работу. К счастью, я еще даже не опаздывала.
Я побежала на работу и пришла как раз к началу смены. Меня, как и всегда, отправили надевать рабочий комбинезон, но после мне пришлось заниматься непривычными вещами. Вместо отдела сантехники я была распределена в отдел производства снарядов. Беда была в том, что я не знала, что делать, хотя, говорят, меня туда перевели еще 4 месяца назад. Я прочла инструкцию, но ничего не поняла. Я с выспросила у коллег, что мне нужно делать, и узнала, что мне нужно будет прокручивать какую-то деталь в снаряде. Кажется, я уже не переживу эту рабочую смену.
Рабочий день начался. Конвейер поехал, но на сей раз на нем были не трубы, а огромные артиллерийские пули. Я даже придумала аллюзию: для простой пушки эти снаряды были как пули для пистолета. Ладно, соберись, 1029, несознательная «ты» делала это, и у тебя, и у нее одно тело – мышечная память должна помочь. Ладно, будь что будет. Я прикоснулась к этому гигантскому куску металлических сплавов со взрывным механизмом внутри и аккуратно подкрутила что-то, после чего конвейерная лента поехала дальше. Получилось! Ух, ну понеслась. Я постепенно привыкла к работе, и мои руки делали все за меня, а значит, настало подходящее время для того, чтобы попытаться поговорить с коллегами. Это противоречило дисциплине нашей фабрики, но я уже вписалась во все это, и мне было на нее настолько фиолетово, что даже если бы за это расстреливали, то я бы все равно говорила. Я произносила что-то автоматически. В моих словах был смысл, но он был сложен. Наверное, я сама не понимала всей ситуации. Я не могла кричать, потому что на меня постоянно кто-то смотрел. Однако я ощущала, как понемногу в головах этих людей что-то развинчивается.