– Всем стоять спокойно, пидоры! Я всех порешу, если хоть один выстрелит!
Де Ла Венж кое-как оделся, взял свой наградной револьвер и саблю, а потом с некоторыми трудностями спустился вниз, выйдя на площадь. Диспозиция к этому моменту изменилась мало, обе стороны явно не знали, что им делать, и продолжали целиться друг в друга. Де Ла Венж вышел перед противоборствующими группами, слегка отмахиваясь саблей от летучих мышей, которых в ту ночь было вокруг него как-то слишком много, разрядил пистолет в воздух и громко произнес:
– Вы находитесь на территории военного правительства Техаса! Во избежание кровопролития категорически требую! Сдайте оружие не-ме-длен-но!
После этого он упал вниз лицом в грязь, и все увидели, что из своего кавалерийского мундира он успел надеть только куртку с эполетами. По поводу этой истории Джокер потом говорил, что никогда, ни до, ни после, он не видел, чтобы Де Ла Венж внятно произнес такую сложную фразу и чтобы такое количество вооруженных людей моментально сложили оружие.
Де Ла Венж обычно ни с кем не делился своим состоянием, он не очень хорошо формулировал сложные мысли по-английски, а японский, кажется, уже прочно забыл. По крайней мере когда был трезв. Или, что также возможно, никогда хорошо и не знал. Очень смутно он помнил, что по-японски с ним разговаривала мать, но когда и при каких обстоятельствах она пропала – этого он уже не мог вспомнить. Он прибился к отряду военных из «Одинокой Звезды» пять лет назад, имея с собой только купленный на толкучке пистолет, который выменял на последнюю еду. Первое свое нормальное оружие он добыл в бою. Это была знаменитая Битва за патронный завод, без победы в которой никакой Директории бы вообще не возникло.
Сейчас, во время дождливого сидения в прогнившем, пахнущем сыростью и покрывшемся плесенью Килл-Горе, Де Ла Венж отчетливо понимал, что ему становится хуже. Он ощущал частые приступы раздражительности и злобы, которые не мог контролировать. Он расколотил почти все предметы мебели в комнате, пощадив по непонятной причине только огромное напольное зеркало в резной раме. Чтобы побороть приступы злобы, он пил. Напившись, он становился буйным и каким-то развинченным, пока не засыпал. Он делал странные поступки, без причины задирал людей на улицах, ночью выходил в чем мать родила на площадь, стрелял в воздух и орал что-то на японском, пока его не забирал и не приводил в чувство Догги, который в эти дни нянчился с ним прямо как мамаша. Всем остальным он говорил: «Наш-то совсем бешеный, это ему без крови плохо. Ну, ничего, выйдем в пустоши – прольет кровушки и немного успокоится. А пока пусть чудит, главное, чтобы поменьше людей погубил…»