– Куда и кому шли деньги за развлечения? – мой вопрос заставил брюнетку в очередной раз недовольно стиснуть зубы.
– Этот дом принадлежал нашему отцу так же, как и мы. Поэтому всё уходило в деревенскую казну, из которой, лишь четвертина шла на закупку снеди и пополнение собственных запасов деревни, – в ответ на нежелание говорить средней, ответила старшая, подтолкнув меня к резонному вопросу.
– Где деревенская казна?
– Отняли бандиты, – тотчас ответила черноволосая, пряча взгляд.
– От тебя ложью воняет, как от грязной свиньи дерьмом. Не шути с нами, девка, а не то вслед за папаней отправишься! – Враньё, ложь, нежелание девушки говорить, показали, каким на самом деле озлобленным и высокомерным может быть в гневе маг.
– Отняли бандиты! – Не сдаваясь вновь вскрикнула средняя, после чего на лицо той упала тяжёлая пощёчина Блюмонда.
– Последний раз спрашиваю… – подняв ту за грудки и вытащив из-за пазухи кинжал, сквозь зубы протянул мужчина, на что, не выдержав, тому в ноги кинулись старшая и выскочившая из-под бабкиной юбки младшая.
– Не убивайте, прошу, заберите всё что угодно, только не убивайте… – рыдая, молила Фелиция, покуда суетливая старуха, ногой протаптывая, искала заначку скряги старосты.
– Всё-таки нашла… – Глядя на бабку, положил руку магу на плечо и одёрнул того я.
– Это наши деньги, это я их для нашей семьи заработала, они мои, мои по праву! – сдерживаемая старшей, более крупной сестрой, рыдала с пола чумазая Марьям.
Ковыляя, со слезами на глазах старуха кладёт мне в руки кошель, а затем, также летит к средней дочери, бубня что-то не членораздельное. «Мда уж, проституток и их семьи я в прошлом мире ещё не обворовывал…»
В хранилище старосты нашлась довольно крупная, как мне показалось, сумма. Среди полного мешочка цельных медяков блистала пара серебряных и даже половинка золотого.
Вытащив из кошелька одну блестящую, закинул оставшееся в карман пиджака и взглядом указал магу на выход. Едва Блюмонд скрылся за порогом, как я, поравнявшись с Марьям, присел, а после, глядя в заплаканные глаза, вложил той в руку большую серую монету.
– Эта плата, и почему-то мне кажется, что здесь ровно на серебряный больше, чем когда-либо тебе платил твой покойный папка. – Истерика в миг прекратилась, злость, ненависть, мольбы со стороны девушек утихли. Все, включая малютку и бабку, вцепившихся в Марьям, переводят на меня свои наполняющиеся благодарностью взгляды.