– Но, отец…
– Нет, – повторил он жестче.
– А что, если оно его ищет?
Ее отец помолчал немного, а потом ответил:
– Твой алеранец умный. Быстрый. И в состоянии о себе позаботиться.
– Он маленький. И глупый. И ужасно меня раздражает, – с хмурым видом возразила Китаи.
– Храбрый. Бескорыстный.
– Слабый. У него даже нет колдовства его народа.
– Он спас тебе жизнь, – напомнил ей Дорога.
Китаи нахмурилась еще сильнее:
– Да. Он меня раздражает.
– Даже лев сначала бывает детенышем, – улыбнувшись, сказал Дорога.
– Я могла бы сломать его пополам! – прорычала Китаи.
– Сейчас – возможно.
– Я его презираю.
– Сейчас – возможно.
– Он не имел права.
– Это не ему было решать, – покачав головой, сказал Дорога.
Китаи сложила руки на груди и заявила:
– Я его ненавижу.
– И поэтому хочешь предупредить его об опасности.
Китаи покраснела так сильно, что краска залила ее щеки и шею. Ее отец сделал вид, будто ничего не заметил.
– Сделанного не воротишь, – сказал он, повернулся к дочери и положил свою громадную руку на ее щеку, затем наклонил голову, разглядывая ее. – Мне нравятся его глаза, когда он на тебя смотрит. Они точно изумруды. Или молодая трава.
Китаи почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она закрыла их и поцеловала руку отца:
– Я хотела лошадь.
Дорога громко, раскатисто расхохотался:
– Твоя мать хотела льва, а получила лиса. Она никогда об этом не жалела.
– Я хочу, чтобы это ушло.
Дорога, продолжая обнимать Китаи, зашагал к гарганту.
– Это не уйдет. Ты должна встать на стражу и наблюдать.
– Я не хочу.
– Так принято у нашего народа, – напомнил ей Дорога.
– Я не хочу.
– Упрямое отродье. Ты останешься здесь до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.
– Я не отродье, отец.
– А ведешь себя именно так. Ты останешься с Сабот-га.
Они подошли к гарганту, и Дорога без видимого усилия подбросил дочь вверх по седельной веревке.
Китаи забралась на широкую спину Ходока.
– Но, отец…
– Нет, Китаи. – Он устроился позади нее и щелкнул языком. Гаргант спокойно поднялся и начал пятиться по тропе, по которой они сюда пришли. – Тебе запрещено туда идти. Это решено.
Китаи молча ехала, сидя за спиной отца, повернув голову на запад и подставив ветру встревоженное лицо.
Старая рана Майлса болезненно ныла, когда он тяжело спускался по винтовой лестнице в глубины земли под дворцом Первого консула, но он не обращал на нее внимания. Постоянная пульсирующая боль в левом колене занимала его не больше, чем уставшие ноги или натруженные за целый день тяжелых тренировок мышцы плеч и рук. Он о них не думал, и его лицо оставалось холодным и неумолимым, как видавший виды меч на поясе.